Владимир Владко - Аргонавты вселенной (редакция 1939 года)

Или еще не так: инфрарадий может быть и не жидкостью. Пусть! Тогда перед глазами юноши возникала другая картина:

…опять работа в шахте. Обязательно в шахте, потому что загадочный инфрарадий должен таиться где-то глубоко в недрах. И опять утомленные товарищи бросают работу, они вынуждены отдохнуть, им не хватает силы, это обязательно: никто не может быть таким упорным и выдержанным, таким крепким и стойким, как он, скромный, но решительный юноша. И разумеется, опять-таки он, Василий, делает последний удар киркой. Открывается большая-большая пещера. И посреди нее, заливай все своим чарующим светом, как гигантский самоцвет, внутри которого буйствуют расплавленное золото и огонь, — играя всеми цветами радуги, лежит яркий и блестящий инфрарадий. К нему нельзя приблизиться, он обжигает все, молниями пролетают во все стороны от него синие, зеленые, красные огни… Вот каким должен быть инфрарадий.

— Чего вы так загрустили, Василий? — обратил на него внимание Рындин. — Не рады, что нашли инфрарадий? В чем дело?

Юноше сделалось неловко. Однако, он не привык скрывать свои мысли — особенно от старого академика, своего любимого старшего товарища и друга. Честно и откровенно он рассказал Николаю Петровичу все, что думал. Рындин усмехнулся:

— Совсем необязательно, чтобы наш инфрарадий был таким красивым, чарующим и огнеметным, каким вы себе его представляли, Василий. Наоборот, это было бы очень плохо: как тогда мы повезли бы его с собой?

— Николай Петрович, все это, разумеется, так, — искренно согласился Василий. — Но как могут такие вот камешки давать, как вы говорили, энергию целому заводу? Где эта энергия? Откуда возьмется она в этой каменючке?

Рындин опять улыбнулся:

— В этом неказистом камешке скрываются неисчислимые запасы энергии. Некоторые проявления этой энергии вы уже почувствовали на себе, мой друг. Ваш болезненный ожог— результат огромной активности инфрарадия. К счастью, вы не особенно долго были под его влиянием, и этот ожог легко будет вылечить. Вы смажете его маслом и будете лежать в гамаке по крайней мере сутки-двое…

— Ой! — воскликнул недовольно Василий. — Даже двое суток?

— Я говорю, — по крайней мере. Возможно, придется полежать и больше, потому что ожог от радия — очень небезопасная вещь, — продолжал Рындин, как бы не замечая неудовольствия Василия. — И счастье ваше, друг мой, что вы были в скафандре, когда несли эти камешки. Металлическая сетка, покрывающая его прорезиненную ткань, несколько нейтрализовала влияние инфрарадия… Собственно, даже не инфрарадия, а какой-то его соли, то есть значительно менее активного вещества. Потому что эти камешки бесспорно не есть чистый инфрарадий, а лишь его химическое соединение.

— Только соединение?

— Этого нам вполне достаточно. Соединения инфрарадия для нас даже безопаснее, потому что они, повторяю, менее радиоактивны. Я не знаю, каким способом могли бы мы нейтрализовать чистый инфрарадий.

Он умолк, словно обдумывая эту возможность. Но вспомнив про вопрос Василия, продолжал:

— Что касается энергии, то в этих неказистых камешках столько ее, что вы, Василий, просто не можете себе представить. Да зачем, однако, я буду говорить обо всем этом? Лучше показать вам кое-что. Вадим, — обратился он к Соколу, — принесите, пожалуйста, из химического шкафа пробирку со следами радия. Да, да, ту самую, которой мы пользовались во время изучения космических лучей. Давайте ее сюда.

Старый академик с усилием поднялся, опираясь на Гуро. Он взял один из камешков, отделил от него маленькую, едва заметную глазу, крошку и положил ее на мраморную доску.

— Сейчас я, друзья мои, активизирую это химическое соединение инфрарадия при помощи следов обыкновенного радия. Мы поставим их в непосредственную близость. Только… как бы это найти способ моментально разъединить их, если понадобится? Ага, вот что! Борис, вы можете пожертвовать для нашего исследования одним из ваших шомполов? Скажем, вот этим?

Рындин показал на тонкий медный прут.

— Прошу вас, разумеется, Николай Петрович, — с готовностью отозвался Гуро.

— Отлично. Тут, в этой пробирке, даже слишком много остатков радия для нашей цели. Нам хватит и вот чего…

Под заинтересованными взглядами товарищей Рындин погрузил конец медного прута в пробирку со следами радия и сразу же вытащил его обратно.

— Это все. Будьте любезны, Вадим, положите пробирку на место. Не следует оставлять ее тут, в небезопасном соседстве с солями инфрарадия. А мы подождем вас.

Когда Сокол вернулся, Николай Петрович стал как можно дальше от мраморной доски, держа в руке длинный медный прут.

— Внимание, товарищи. Прошу отойти всех подальше.

Подчиняясь ему, все отошли, с любопытством поглядывая на стол, где на мраморной доске лежала загадочная крошечка. Голос Рындина приобрел обычную властность.

— Внимание!

Рындин протянул прут к мраморной доске и приложил конец его к крошке, лежавшей на ней.

Вдруг словно солнце заполыхало на столе. Сверкающее сияние, как от самой мощной вольтовой дуги, ослепило глаза Василия. Невольно он закрыл лицо руками. Сухой жар, как от расплавленного чугуна, обжег его руки. В воздухе запахло горелым.

— Достаточно, Николай Петрович! — крикнул Гуро. — Смотрите, стол загорается!

Послышался громкий треск: то лопнула мраморная доска, не выдержав жара. От стола поднималась синяя струйка дыма: дерево начало тлеть.

Резким движением Рындин отстранил медный прут. Сияние сразу погасло. Казалось, в каюте вдруг стало темно. Только светился добела раскаленный конец медного прута, с которого стекали расплавленные тяжелые капли, да горячим жаром дышала лопнувшая мраморная доска. Гуро взглянул на термометр. За несколько секунд температура поднялась в каюте на несколько градусов. Охотник удивленно свистнул:

— Вот тебе и шуточки! Вот тебе и крошечка! На девять градусов подняла температуру, а мы не успели и с места сойти… И надолго ее хватит, Николай Петрович, если она будет вот этак полыхать, этакая крошечка?

Рындин задумчиво ответил:

— Она не горит. Это совсем другая механика. Я не сказал бы даже, что сам инфрарадий разогревается. Возможно, он остается холодным и нагревается лишь механически от вещей, которые раскаляются вокруг него.

— Остается холодным? А эта жара, это сияние?

— Результат освобождения энергии. Под влиянием следов радия инфрарадий начинает разлагаться бурнее, чем обычно. Следы радия активизируют его. И мы видим, как освобождается его внутриатомная энергия. А так как мы приблизили к нему лишь крохотные следы радия, то в данном случае получили лишь скромный световой и тепловой эффект. Если бы мы приблизили большее количество остатков радия, — я не говорю уже про ужасную возможность приблизить чистый радий, то… то возможно, наша ракета не выдержала бы бурного процесса разложения инфрарадия. Ведь чем теснее будет контакт между инфрарадием и радием, этими двумя радиоактивными элементами, тем активнее инфрарадий будет разлагаться. Что касается вашего вопроса, Борис, то я думаю, что в условиях контактирования с этими ничтожными следами радия, наша крошка инфрарадия сияла бы вот так лет сто.