Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Достаточно времени для любви

Капитан направился в свою каюту, размышляя, то ли сперва принять душ, то ли поесть, то ли не делать ни того, ни другого.

Эстреллита лежала в его постели — сна ни в одном глазу — и ждала.

— Ллита, что ты тут делаешь? — спросил он.

И та объяснила на откровенном невольничьем линго, что именно она делает здесь: ожидает его, поскольку они с братом решили, что милорд судовладелец Шеффилд потребует от нее именно этого.

Потом добавила, что не боится и готова на все.

Первой части заявления вполне можно было поверить, вторая же казалась наглой ложью; капитану Шеффилду уже приходилось видеть испуганных девственниц — не так часто, но все же случалось.

Он проигнорировал ее слова.

— Брысь из моей постели, наглая девка! — велел он. — И чтобы твоя задница сию же минуту была в твоей койке.

Вольноотпущенница сперва испугалась и не поверила, а потом надулась и обиделась, наконец заревела. Недавний страх перед Неизвестным утонул в еще худшей эмоции; ее крошечное «эго» было унижено отказом от ее услуги, которую она должна была оказать и полагала, что сам капитан хочет этого. Она рыдала и вытирала слезы подушкой.

Женские слезы всегда оказывали на капитана Шеффилда весьма сильное возбуждающее действие, и он отреагировал немедленно: схватив девицу за ногу, извлек ее из своей постели, вытолкал из каюты, впихнул в ее собственные апартаменты и запер. А потом вернулся к себе, захлопнул дверь, принял снотворное и уснул.

Минерва, Ллита оказалась нормальной женщиной. После того как я научил ее мыться, она сделалась достаточно привлекательной: хорошая фигура, приятное лицо и манеры, здоровые зубы, и изо рта не пахло. Но чтоб спать с ней — это не лезло ни в какие ворота. Весь «эрос», дорогуша, это условность; в копуляции как таковой нет ничего ни морального, ни аморального. «Эрос» — всего лишь способ, позволяющий поддерживать человеческие существа во всей их индивидуальности и различии, дающий им возможность быть вместе и радоваться. Этот механизм выживания сформировался в результате долгой эволюции, и его непродуктивная функция является наименее сложным аспектом той крайне неоднозначной и весьма сложной роли, которую играет он в деле существования человеческой расы.

Но каждый половой акт морален или аморален по тем же законам морали, которые определяют природу любого человеческого поступка; все же прочие кодексы сексуальных обычаев представляют собой всего лишь простые обряды местного и преходящего значения. Подобных кодексов больше, чем у собаки блох, общее в них только то, что они установлены традицией. Помню общество, где копулировать в уединении считалось непристойным, а на публике — что ж, дело обычное. Сам же я вырос среди людей, у которых все было наоборот — и тоже освящено традицией. Не знаю, какой путь труднее, только хочется, чтобы традиция перестала хитрить: игнорировать подобные обычаи небезопасно, все равно, что самому лезть под пулю.

Я отказал Ллите не из моральных соображений, а следуя собственным сексуальным привычкам, выработанным через синяки и шишки за много столетий. Никогда не спи с женщиной, которая от тебя зависит, если ты не женат на ней и не собираешься жениться. Это аморальное правило может быть изменено в зависимости от обстоятельств, но неприменимо к женщинам, от меня не зависящим, — это совершенно другой случай. Но настоящее правило является мерой безопасности, пригодной во многих ситуациях и обстоятельствах в рамках широко меняющихся обычаев, предпринимаемой ради собственной безопасности, поскольку в отличие от той дамы из Бостона, о которой я тебе рассказывал, многие женщины рассматривают половой акт как формальное предложение руки.

Я позволил стечению обстоятельств сделать Ллиту на какое-то время зависимой от меня, но не намеревался ухудшать положение дел женитьбой, на это идти не следовало. Минерва, долгожители не должны жениться на эфемерах, это плохо и для эфемера, и для долгожителя.

Тем не менее, если ты подобрал бездомную кошку и накормил ее, то выбросить не имеешь права. Благополучие этой кошки становится для тебя важным, даже если расстаться с ней ничего не стоит. Купив этих ребят, я не мог избавиться от них простым возложением рук. Нужно было позаботиться об их будущем: ведь они сами не могли этого сделать. Бездомные котята.

На следующее утро, пораньше — по корабельному распорядку — капитан Шеффилд поднялся, отпер каюту вольноотпущенницы и застал ее спящей. Разбудив ее, он велел вставать, умываться и готовить завтрак на троих. Потом отправился будить ее брата и, не обнаружив того в каюте, отправился на камбуз, где и застал молодого человека.

— Джо, доброе утро.

Тот подпрыгнул.

— Ох! Доброе утро, хозяин. — И преклонил колено.

— Джо, правильно будет так: «Доброе утро, капитан». Это примерно то же самое, потому что я действительно хозяин корабля и всего, что в нем находится. Но когда ты покинешь мой корабль на Валгалле, у тебя не будет никакого хозяина. Вообще никакого, я же говорил тебе вчера. А пока называй меня «капитан». Что ты делаешь?

— Э… я не знаю… капитан.

— Я так и думал. Тут кофе хватит на дюжину человек.

Шеффилд локтем отодвинул Джо в сторону, отсыпал большую часть кофе, который молодой человек бухнул в свою чашку, отмерил девять порций и заметил для себя: научить девицу, чтобы во время работы подавала кофе. Ллита появилась, когда капитан взял первую чашку и уселся. Глаза ее были красные — наверное, поплакала еще и с утра. Ограничившись утренним приветствием, он предоставил ей возможность орудовать самой — она же видела вчера, как он управлялся на кухне.

Вскоре пришлось с тоской вспоминать вчерашние обед и ужин — когда сандвичи пришлось делать ему самому. Сейчас он только велел обоим сесть и не висеть над душой. Завтрак состоял из кофе, корабельного хлеба и консервированного масла.

Вместо яичницы из яиц аккры с грибами получилась какая-то несъедобная каша; девица ухитрилась испортить даже сок рай-фрутта. Для этого требовался истинный талант: одну часть концентрата следовало разбавить восемью частями холодной воды — и все, все инструкции были на этикетке.

— Ллита, ты умеешь читать?

— Нет, хозяин.

— Капитан! А ты, Джо?

— Нет, капитан.

— А арифметика, числа?

— О да, капитан. Числа я знаю. Два да два — это четыре, два да три — пять, три и пять — девять.

Сестрица поправила:

— Не девять, а семь, Джоси.

— Довольно, — проговорил Шеффилд, — Вижу, занятие у нас найдется, — И задумался, что-то бормоча себе под нос. Наконец он громко сказал: — Когда закончите завтракать, займетесь своими делами. А потом приведите в порядок каюты — чтобы было похоже на корабль — потом проверю. Застелите и мою постель, но больше там ни к чему не прикасайтесь, особенно на столе. А потом примете ванну. Да, я сказал — ванну. На корабле каждый принимает ванну раз в день, можно и чаще. Чистой воды много, она идет по замкнутому контуру, а к концу путешествия у нас будет на несколько тысяч литров воды больше, чем в начале. Не спрашивайте почему, просто поверьте на слово. Я объясню потом. (Через несколько месяцев. Что они поймут сейчас, если не умеют сложить три и пять?) А через полтора часа, когда вы все закончите… Джо, ты умеешь пользоваться часами?