Игорь Забелин - Пояс жизни

— Давайте-ка отплывем подальше, — сказал Виктор; он неожиданно успокоился, тщательно расправил сеть и снова бросил ее за борт. — Греби сильнее!

Денни Уилкинс старался изо всех сил, Шатков помогал ему советами, и скорость движения значительно возросла: сеть надулась, пропуская воду, и начала медленно тонуть. Лодка описала большой круг и подошла к берегу; только тогда они вытащили сетку и перелили содержимое стаканчика в банку. Даже простым глазом теперь было видно, как толчками передвигаются в воде какие-то крохотные существа, как плавают, не погружаясь, неподвижные зеленые точки.

— Живые, они живые! — твердил Шатков, никому не доверив банку, он сам вынес ее на берег.

— Сине-зеленые водоросли! — прошептал астроботаник Громов. — Вот эти, зелененькие!

— Похоже, — согласился Батыгин. — С сине-зеленых водорослей и на Земле все начиналось. В сущности это они расчистили дорогу другим организмам.

А Шатков ревниво предлагал всем обратить внимание на прыгающих блошек.

— Животные же! — почти стонал он от восторга! — Самые настоящие, какие-нибудь рачки, наверно! Прыгают! — глаза Шаткова излучали любовь и нежность. — Нет, вы посмотрите, как прыгают!

— Н-да, неожиданные результаты, — задумчиво сказал Батыгин. — Я думал, что тут иначе, — что жизнь только-только начинает возникать…

— Возникать! — торжествующе воскликнул Шатков и гордо вздернул голову. — Возникать! Да она тут ключом бьет! — заявил он таким тоном, как будто всегда утверждал, что в морях Венеры жизнь бьет ключом.

— Тем лучше, — все также задумчиво продолжал Батыгин. — Нам будет легче преобразовать планету. Возьмите, пожалуйста, пробу воды, — обратился Батыгин к своим помощникам. — И все. Больше никаких исследований, — сказав это, он вновь ощутил смутную тревогу и за своих спутников и за тех, кто остался у звездолета. — Пора возвращаться.

— Николай Федорович, а сеять лучше всего на приморских равнинах! — не слушая, говорил Виктор. — В почве наверняка имеется хоть немного органических веществ. Я возьму образцы вон там, за дюнами…

Громов и Шатков в это время боролись за банку с морской живностью. Маленький толстый Шатков прижимал ее обеими руками к груди, а Громов — высоченный, косая сажень в плечах — боком наступал на него и уговаривал добром отдать банку: сине-зеленых водорослей в банке было больше, чем прыгающих блошек, и поэтому, утверждал Громов, хранить ее должен ботаник, а не зоолог. Шаткову великолепно было известно, что Громов — призер XXII олимпийских игр в полутяжелом весе по боксу, но сейчас он, не задумываясь, мог выйти против него на ринг и увещеванию не внимал. Черный чуб Громова, придававший ему разбойничий вид, уже сполз на самые глаза, что обозначало высшую степень разгневанности.

Чем бы кончилась борьба за банку — можно только догадываться, но Батыгин вовремя вмешался, и хранителем банки был утвержден толстенький Шатков.

К звездолету отряд вернулся уже под вечер. Плохо скрывая тревогу, Батыгин с беспокойством вглядывался в лица встречающих, стараясь угадать, не произошло ли чего-нибудь, но его быстро успокоили — нет, ни с кем ничего не случилось.

Весть об открытии жизни на Венере взволновала весь экипаж, но Батыгин распорядился, чтобы в первую очередь был произведен анализ воды, а всех купавшихся в море отправил на медицинский осмотр.

Результат анализа показал, что вода совершенно безвредна и отличается от земной морской воды лишь соленостью и составом солей — океаны на Венере были солоноватоводными.

— Как гора с плеч, — облегченно вздохнул Батыгин. — Значит, можно купаться. А что океан не успел осолониться — это я предполагал. Не случайно же мы брали водоросли из опресненных лагун…

Помня, что психиатр Нилин ведет систематические наблюдения за всеми участниками экспедиции, Батыгин тоже отправился во врачебный кабинет. Нилин только что закончил обследование астроботаника Громова.

— Видите, какой неожиданный эффект? — сказал Нилин Батыгину, когда астроботаник удалился. — У большинства — неестественная веселость, возбужденность, а этот — в черную меланхолию ударился, смотрит на все подозрительно, недоверчиво, словно его обмануть собираются…

Батыгин, когда психиатр проделал с ним все, что посчитал необходимым, пригласил его к себе в каюту и чистосердечно покаялся в неразумных поступках на берегу моря. Врач в свою очередь поведал ему о поведении людей, оставшихся у звездолета.

— Я полагал, что отклонения от нормы будут значительнее, — заключил Нилин, и в голосе его послышалось чисто профессиональное сожаление. — Отделались пустяками…

Едва он произнес эти слова, как дверь каюты открылась, и на пороге появился астрогеолог Безликов. Лицо его было строго, почти торжественно.

— П'ошу считать меня философом, — картавя объявил он. — Подумал и 'ешил — тео'ия п'ежде всего. Буду обобщать…

Психиатр Нилин, не вставая с кресла, возбужденно потер руки, а в глазах его вспыхнули искорки неподдельного интереса.

— Превосходно, — шепотом произнес он. — Лучше и не придумаешь!

Безликов не расслышал, что сказал психиатр, но памятуя прежнюю вражду, выразительно повернулся к нему широченной спиной.

А Батыгин растерянно молчал.

— Философом? — переспросил он наконец и, спохватившись, сказал: — Садитесь, пожалуйста.

— Да, п'ошу, — подтвердил Безликов и величественно опустился в кресло. — Так 'ешил.

— То есть, вы собираетесь заняться теорией познания? — Батыгин вспомнил о их последнем разговоре.

Безликов пренебрежительно махнул рукой.

— Это для меня слишком узко. Гово'ю же — буду обобщать. Вы, конечно, знаете, что философия спасает конк'етные науки от ползучего эмпи'изма…

— Так вы нас спасти намереваетесь? — Батыгин неожиданно развеселился.

— 'азумеется. Дам общую ми'овозз'енческую ка'тину.

— Но что вы будете обобщать?

— Все. Аст'огеологии мне мало. Масштаб не тот.

— Значит, вы можете обобщить материал любой науки? — сдерживая улыбку, спросил Батыгин.

— Да, — сказал Безликов.

— И биологии?

— Да.

— И физики?

— Конечно.

— И кибернетики? — Батыгин все еще пытался быть серьезным.

— Что за воп'ос!

— И астрономии!

— Безусловно.

— И астрогеофизики?

— П'авильно!

— Ну и шутник вы!

— Ничуть!

Психиатр Нилин не выдержал — исчез из каюты и почти тотчас вернулся со своим прибором. Безликов сидел в величественной позе, преисполненный чувства собственного достоинства, и наслаждался впечатлением, произведенным на Батыгина.