Игорь Горячев - Полдень 23 век. Возвращение Тойво

Планетарный социум — это уже уровень космической цивилизации, на котором границы между странами становятся символическим и постепенно стираются, национальные государства исчезают, формируются всемирные органы управления, прекращаются межнациональные конфликты, на индивидуальном уровне возникает новое глобальное мировоззрение «землянина», который считает уже не какую-то отдельную страну, но всю планету своей «родиной». Человечество действительно становится подлинно целостным и единым. Именно планетарный социум знаменует собой переход человечества к эволюции второго порядка, эволюции осознанной и целенаправленной. Создаются необходимые условия для перехода человечества на следующий уровень Ноокосма.

Но переход к единому планетарному социуму от разъединенного и конфликтующего «общества потребления» чаще всего сопровождается глубоким многосторонним планетарным кризисом, который является своеобразным «экзаменом» для цивилизации на эволюционную пригодность. Увы, цивилизации, не сдавшие этот экзамен, саморазрушаются и погибают.

Одним из главных препятствий для перехода к планетарному социуму является, прежде всего, собственное несовершенство человека и человеческого мышления, узость мировоззрения, ментальная ограниченность, непонимание сути происходящего, неумение или нежелание мыслить масштабно, космически, т. е. человеческое Неведение, когда люди старыми средствами пытаются решать проблемы в принципиально новой, изменившейся ситуации. Цивилизация и, прежде всего, традиционная наука в этот момент переживают глубокий гносеологический и мировоззренческий кризис. Выход из этого кризиса возможен только благодаря обретению Нового Знания о человеке, о мироздании и Ноокосме, т. е. благодаря Новой Информации, применение которой на практике позволит преодолеть разрушительные, хаотичные гибельные тенденции в обществе и начать создание гармоничной системы планетарного социума…

№ 10 «Фиалка»

Марсианская пиявка — сора-тобу-хиру — сестра-близнец той, что украшала вестибюль Музея космической зоологии в Кейптауне, встречала входящих оскалом чудовищной пасти, напоминающей многочелюстной грейфер. Только в отличие от кейптаунского экспоната, это было не чучело, а искусно сделанная голограмма. Поэтому здешняя летучая хищница впечатляла гораздо сильнее. Пожилые люди вздрагивали, а бдительные мамаши молниеносно хватали за руку любознательных отпрысков, дабы уберечь от «грозной опасности». Чаще всего испуг был мимолетным и сопровождался немного нервическим смехом, как только посетители понимали, в чем дело, но случались и самые настоящие истерики. И с некоторых пор перед голограммой красовался яркий транспарант с предупреждением, выполненным на нескольких языках, в том числе — инопланетных.

Музей естественной истории Марса отличался от своих земных побратимов не только несколько старомодным названием, но и довольно странной экспозицией. В отличие от любого аналогичного заведения на Земле, львиная доля его экспонатов приходилась на ископаемые останки вымерших организмов. Тогда как современный период был представлен летучей пиявкой, мимикродонами, несколькими видами ящериц помельче, марсианским саксаулом и шаровидными кактусами-прыгунами.

Люди застали марсианскую биосферу в период ее угасания. Излишне бурное освоение территории и природных богатств красной планеты только ускорили процесс исчезновения видов. Как водится, спустя полвека после высадки первой экспедиции люди спохватились и попытались сохранить коренных марсиан хотя бы в заповедниках, но сие благое намерение вошло в противоречие с планами терроформирования этого пустынного, насквозь промороженного мира. Пришлось пойти на компромисс. Часть Теплого Сырта накрыли гигантским спектролитовым куполом, под которым самым тщательнейшим образом были воссозданы точно такие условия существования, с какими столкнулись на Марсе первые колонисты.

И теперь все желающие могли облачиться в доху и унты, закрыть лицо кислородной маской, пройти через шлюз, чтобы оказаться в мерзлой, почти лишенной живительного кислорода пустыне. В сопровождении опытных, хорошо вооруженных гидов туристы получали право любоваться оловянными пятнами солончаков, наблюдать за прыгучими кактусами и с замиранием сердца надеяться, что вон из-за того бархана стремительно вырвется продолговатое щетинистое тело марсианского тигра — знаменитой сора-тобу-хиру.

Для тех же, кто не испытывал тяги к романтике такого рода, существовал Музей естественной истории Марса. В его светлых, просторных залах можно было без всякого риска изучить жизнь и нравы летучей пиявки, а также все причудливое эволюционное древо ее предков, начиная от крохотных червячков, полтора миллиарда лет назад копошившихся в беспредельных элладийских болотах. Большую часть года главными посетителями музея были школьники, «проходившие» марсианскую живность по предмету «внеземная биология», но в дни каникул нашествие любознательных школяров прекращалось, и гулкие залы пустовали, разве что забредал в них порой скучающий командировочный.

Таковым выглядел и посетитель, одетый в егерскую форму устаревшего образца. Он провел в музее целый день, подолгу останавливался возле каждой витрины, внимательно рассматривал экспонаты, кивал в такт размеренной речи электронного гида, который неслышно для окружающих вещал из наушников фонодемонстратора. Столь пристальное внимание к музейной экспозиции не могло остаться незамеченным сотрудниками. И перед самым закрытием к посетителю подошел паренек-практикант и пригласил его в кабинет директора.

Директора звали Ирина Александровна Голуб. Музеем она руководила сорок лет, а до этого была полевым сотрудником Постоянной палеонтологической экспедиции на Марсе, руководителем поисковой партии, преподавателем общей палеонтологии планет Солнечной системы в Ацидалийском университете. Ирине Голуб принадлежала честь открытия верхнетарсийских фоссилий на западном склоне горы Олимп, ее именем назван ископаемый trilobym golubi — гигантское членистоногое, двести пятьдесят миллионов лет назад обитающее в густых зарослях у подножия Фарсиды.

— Интересуетесь животными Марса, Томас? — осведомилась Голуб после короткой церемонии знакомства. — Предупреждаю, охота на них запрещена решением Мирового Совета.

Нильсон покачал головой.

— Я давно уже не егерь, Ирина, — сказал он. — Пожалуй, последним существом, в которого мне пришлось стрелять, был я сам.

Улыбка директора музея поблекла.

— Странная шутка, — пробормотала она.