Рэй Брэдбери - Зеленые тени, Белый Кит
— Точно!
— Угостим янки выпивкой!
— В конце концов, — сказал я мимоходом, — после того, как послушаешь гимн несколько раз подряд, он начинает блекнуть. Я не хотел никого обидеть, — добавил я поспешно.
— Никто не обиделся! — сказал Тималти, — и ни один ветеран ИРА, переживший восстание и влюбленный в свою страну, на тебя не обидится. Если слушать одно и то же десять тыщ раз подряд, чувства притупляются. Так вот, как ты правильно заметил, за эти три-четыре богоданных секунды все здравомыслящие зрители бегут к выходу как угорелые. А самый лучший из всех…
— Дун, — сказал Снелл-Оркни. — А может, Хулихан. Ваши спринтеры!
Все заулыбались, гордясь его догадливостью.
— И вот, — севшим от волнения голосом, прищурившись, сказал Тималти, — в этот самый момент, в каких-то ста ярдах отсюда, в уютном полумраке кинотеатра на Графтон-стрит, в середине четвертого ряда у бокового прохода сидит…
— Дун, — сказал я.
— Этот парень внушает мне ужас, — проговорил Хулихан и приподнял кепку.
— Дун, — Тималти сглотнул слюну, — именно он. Дун еще не видел этого фильма: Дину Дурбин показывают по просьбе кинозрителей. А на часах уже…
Все посмотрели на стенные часы.
— Десять часов! — сказала толпа.
— И всего через пятнадцать минут зрители разойдутся.
— И что же? — спросил я.
— А то, — сказал Тималти. — А то, что… если мы отправим туда Хулихана показать, какой он быстроногий и проворный, то Дун с готовностью примет вызов.
— Вы что же, ходите в кино, только чтобы пробежать спринтерскую дистанцию до гимна? — полюбопытствовал Снелл-Оркни.
— Бог ты мой, нет, конечно. Мы ходим ради песен Дины Дурбин. Но если Дун вдруг заметит, что пришел Хулихан — его поздний приход и место прямо напротив Дуна сразу бросятся в глаза, — ну, тогда Дун сразу смекнет, что к чему. Они поприветствуют друг друга и будут сидеть и слушать прекрасную музыку, пока на экране не замаячит слово «КОНЕЦ».
— Конечно. — Хулихан приплясывал на цыпочках и поигрывал локтями. — Вот я ему задам!
Тималти посмотрел на меня в упор.
— Парень, я вижу, что эти подробности изумили тебя. Ты думаешь, как это у взрослых людей хватает времени на такое? Чего у ирландцев в избытке, так это времени. То, что у вас в стране кажется незначительным, становится значительным у нас, когда нет работы. Нам не доводилось видеть слона, но мы знаем, что нет страшнее твари на земле, чем козявка под микроскопом. Так что, хотя спринт до гимна и не перешагнул границ, это — благородный вид спорта, стоит лишь им заняться. Позволь теперь огласить правила!
— Во-первых, — резонно сказал Хулихан, — спроси у этих господ, захотят ли они делать ставки после того, что они узнали?
Все уставились на Снелла-Оркни и меня посмотреть, насколько мы прониклись их рассказами.
— Да, — сказали мы.
Присутствующие согласились, что мы поступаем более чем человечно.
— Итак, по порядку, — сказал Тималти. — Это Фогарти, главный наблюдатель за выходом. Волан и Кланнери — судьи-надзиратели в проходах. Кланси — хронометрист. И широкая публика:
О'Нил, Баннион, братья Келли — всех не пересчитать. Идем!
Мне показалось, будто меня закрутила-завертела чудовищная снегоуборочная машина, ощетинившись скребками и щетками. Веселая ватага повлекла Снелла-Оркни с приятелями и меня вниз по течению улицы к мириадам подмигивающих огоньков, манивших нас в кинотеатр. Тималти суетливо выкрикивал основные сведения:
— Очень многое зависит от типа кинотеатра, конечно!
— Конечно! — проорал я в ответ.
— Есть вольнодумные, щедрые кинотеатры с широкими проходами и выходами и еще более просторными туалетами. В некоторых столько фарфора, что собственного эха можно испугаться. А есть жадные — куда людей набивают, как сельдей в бочку; проходы узкие — пока живот не подберешь, не протиснешься, коленками стукаются о спинки кресел, а когда идешь в туалет, что в кондитерской через дорогу, выйти в дверь можно только боком. Каждый кинотеатр придирчиво оценивается до, во время и после спринта, учитываются все обстоятельства. Потом время, показанное бегуном, признается хорошим или бесславным, в зависимости от того, пришлось ли ему продираться сквозь мужчин и женщин, или преимущественно через мужчин, или в основном — женщин, но хуже всего пробираться через детей на утренних сеансах. Есть искушение косить их, как траву, укладывая рядком, налево и направо, поэтому мы с этим покончили — теперь только по вечерам, в кинотеатре «Графтон»!
Болельщики остановились. Огни кинотеатра вспыхивали в их глазах и на щеках.
— Идеальный кинозал, — сказал Фогарти.
— Почему? — спросил я.
— Проходы не широкие и не узкие, выходы удобные, дверные петли смазаны, зрители сознательные, не лишены состязательного духа, посторонятся, если спринтер, не жалея сил, слишком ретиво продирается по проходу.
Меня вдруг осенило.
— А… шансы бегунов вы уравниваете?
— Обязательно! Иногда меняем выходы, если старые слишком хорошо знакомы. Или же одного одеваем в летнее пальто, другого — в зимнее. Что еще? Скажем, Дун — быстроногий, его надо уравновесить дважды. Нолан! — Тималти достал из кармана фляжку. — Сбегай в зал, чтобы Дун сделал два глотка, и побольше.
Нолан убежал.
Тималти объяснил:
— Хулихан сегодня вечером уже отметился во всех четырех провинциях паба и нагрузился сполна. Теперь они уравновешены!
— Хулихан, заходи, — велел Фогарти. — Пусть наши ставки тебя не смущают. И чтобы мы увидели, как ты вылетаешь из этого выхода через десять минут — первым, и с победой!
— Сверим часы, — сказал Кланси.
— Сверь мою задницу, — предложил Тималти. — Кроме грязных запястий, у нас ничего нет. Только у тебя есть часы, Кланси. Хулихан, вперед!
Хулихан пожал всем руки, словно перед кругосветным путешествием. И, помахав, исчез во тьме кинотеатра.
В тот же миг оттуда выскочил Нолан с высоко поднятой полупустой фляжкой.
— Дун уравнялся!
— Отлично! Кланнери, пойди проверь, сидят ли они на противоположных концах четвертого ряда, как договаривались, что кепки надеты, пальто застегнуты наполовину, шарфы обмотаны правильно. И доложи.
Кланнери скрылся в темноте.
А как же билетер? — полюбопытствовал Снелл-Оркни.
— Внутри, смотрит фильм, — ответил Тималти. — Трудно же все время на ногах. Он мешать не будет.
— Уже десять тринадцать, — объявил Кланси. — Через две минуты…
— Начнется отсчет времени? — сказал я.
— Ты — мировой парень, — признал Тималти.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});