Айзек Азимов - Камешек в небе. Звезды как пыль

Для ушедшего на покой портного это было кое-что.

Конечно, никто, кроме самых высокопоставленных из всей официальной верхушки лиц, не знал в точности, что произошло, но это не играло роли. Когда-нибудь в исторических книгах события эти станут частью яркого, навсегда запечатлевающегося в памяти рассказа.

Теперь, спокойным вечером, он шел к дому доктора Шента. Весь город был спокоен, спокойно было и звездное сияние над головой. В отдаленных уголках Земли банды Древних были истреблены или взяты в плен, а об остальных могли позаботиться сами умеренно настроенные земляне.

Первые грузовые суда с нормальной почвой были уже в пути. Энниус вновь предложил, чтобы земное население было перевезено на другие планеты, но это оказалось ненужным. Земляне не хотели благотворительности. Однако им была предоставлена возможность переделать собственную планету. Пусть снова стоят дома отцов, изначальный мир людей. Пусть работают руками, изымая больную землю и заменяя ее здоровой, видя зеленую поросль там, где жила смерть, и делая пустыню цветущей и прекрасной, как когда-то.

То была огромная работа, она могла занять столетия — но что с того? Пусть Галактика поставляет машины, пусть галактические корабли привозят пищу, пусть Галактика дает почву — при ее неисчислимых ресурсах это лишь капля в море, и потом ей все будет возвращено.

И однажды земляне опять смогут стать людьми среди людей, населенной планетой среди других планет, смогут иметь человеческое достоинство, смогут смотреть на других как на равных.

Когда Шварц поднимался по ступенькам к входной двери, сердце его сильно билось от волнения. На следующей неделе он вместе с Алварденом отправлялся в центральные миры Галактики. Кому еще из его поколения было дано оставить Землю?

И на мгновение пришла мысль о старой Земле, так давно умершей. Так давно…

И прошло только три с половиной месяца…

Подняв руку к звонку, он замер, и слова, идущие изнутри, всплыли в его памяти. Как ясно он их слышал…

Это, конечно, был Алварден, и сознание его было так плотно и полно, что его невозможно было охарактеризовать словами.

— Пола, я ждал и думал, думал и ждал. Я не могу больше. Ты едешь со мной.

И Пола, говорившая с неохотой, Пола, чье сознание было столь же переполненным, как и его, ответила:

— Я не могу, Бел. Это невозможно. Мои провинциальные манеры и привычки… Я бы чувствовала себя смешной в этих больших мирах. И, кроме того, это только на Земле я…

— Не говори так. Ты моя жена, вот, и если кто-нибудь спросит, кто ты и что ты, — ты — уроженка Земли и гражданка Империи. Если захотят узнать дальнейшие детали — то ты — моя жена.

— Хорошо, а что будет после того, как ты сделаешь подобное заявление в Археологическом обществе на Транторе?

— Что будет? Что ж. Во-первых, мы возьмем годичный отпуск и осмотрим все главные галактические миры. Мы ни одного не пропустим, пусть даже нам нужно будет ради этого лететь на почтовом корабле, и это будет самый лучший медовый месяц, который только можно купить на правительственные деньги.

— А потом…

— А потом мы вернемся на Землю, вступим добровольцами в рабочий батальон и проведем следующие сорок лет нашей жизни, удаляя грязь с зараженной территории.

— Но почему ты собираешься это сделать?

— Потому что, — и в этом ответе Разум Шварца уловил следы глубокого вздоха в Прикосновении Разума Алвардена, — я люблю тебя, а ты этого хочешь, и потому, что я — патриот-землянин, что могу документально подтвердить с помощью бумаг.

— Хорошо…

И в этом месте разговор прервался.

Но, конечно, Прикосновение Разума не прервалось, и Шварц, довольный, но находящийся в некотором замешательстве, отступил. Он мог подождать. Можно не беспокоить их сейчас. Все в порядке. Время есть.

Он ждал на улице, под светом холодных звезд всей Галактики, видимой и невидимой.

И для себя, и для новой Земли, и для миллионов далеких планет он еще раз тихо повторил слова той древней поэмы, которые он из многих квадрильонов людей знал теперь только один:

«Так останься же со мной!Быть может, лучшее еще впереди.Ты — последняя эпоха жизни,Ради которой была прожита первая…»

ЗВЕЗДЫ КАК ПЫЛЬ

Глава 1

Спальня бормотала

Спальня негромко бормотала. Звук был почти за пределами слышимости, прерывистый и слабый звук, но довольно явственный и угрожающий.

Но не он разбудил Байрона Фаррила, вырвал его из тяжелого, неосвежающего сна.

Байрон беспокойно повернулся, прикрыл голову подушкой, тщетно пытаясь приглушить это сверлящее «дз-з-з» на конце стола.

Не открывая глаз, он поднял отяжелевшую руку и нажал кнопку.

— Алло, — пробормотал он.

Из аппарата полились звуки. Они звучали резко и громко, но у Байрона не хватало решимости уменьшить звук.

Он услышал:

— Я могу поговорить с Байроном Фаррилом?

Байрон сонно сказал:

— Говорите. Что вам нужно?

— Могу я поговорить с Байроном Фаррилом?

В голосе звучало беспокойство.

Байрон открыл глаза в полной темноте. Он ощутил неприятную сухость во рту и слабый незнакомый запах, державшийся в комнате.

Он сказал:

— Говорите. Кто это?

Громкий голос продолжал звучать все беспокойней. Говоривший явно не слышал Байрона.

— Есть здесь кто-нибудь? Мне нужно говорить с Байроном Фаррилом.

Байрон нажал другую кнопку. Загорелся маленький экран визиофона. Байрон приподнялся на локте и посмотрел на него.

— Я здесь, — сказал Байрон.

Он узнал на экране гладкое, слегка асимметричное лицо Сандера Джонти.

— Позвоните утром, Джонти.

Он хотел уже было выключить прибор, когда Джонти произнес:

— Алло! Есть здесь кто-нибудь? Это университетский пансионат, комната номер 526?

Тут Байрон увидел, что маленькая красная лампочка, означающая, что связь включена, не горит. Он негромко выругался и нажал клавишу. Лампочка не загорелась.

Джонти, видимо, сдался, и экран опустел, остался маленьким светлым прямоугольником.

Байрон выключил его. Скорчившись, он поправил постель и попробовал снова закопаться в подушку. Он был раздражен: какого черта его будят среди ночи! Он бросил быстрый взгляд на светящиеся цифры настенных часов. Было три пятнадцать. Еще четыре часа в доме будет темно.

Ему совсем не хотелось просыпаться в полной темноте. За четыре года он так и не смирился с земным обычаем строить здания из усиленного бетона, с толстыми стенами и без окон.