Юрий Никитин - Рассветники

– Так чего же ты, гад, расписываешь, что кофе спасает даже от рака?

Урланис вздохнул.

– Понимаешь, – сказал он смущенно, – я сам очень люблю кофе. Конечно, это злоупотребление служебным положением, но такое ма-а-а-ахонькое, микроскопическое, что просто и говорить о таком неловко. В то же время, я уверен, что кофе уж точно не вреден! Я что, дурак пить или есть вредное?

Корнилов смерил его долгим взглядом и отвернулся. Я же поинтересовался очень мирно:

– Ты так считаешь… Тебе просто нравится кофе, или же у тебя возникла мысль, как бы из ниоткуда, что кофе… это хорошо, это нужно?

Он смерил меня недружелюбным взглядом, я же постарался выглядеть как можно более простецки и свойски, наконец он буркнул с явной неприязнью:

– Ну скажем, возникла мысль. И что?

– А как возникла? – заинтересовался я. – Простите, я не из глупого любопытства. Просто совмещаю приятное с полезным. Приятное – общение с умным человеком, а полезное… стараюсь понять, как рождается мысль. Не привычная стандартная, там все объяснимо, а вот такая, какая посетила тебя.

Он поколебался, но комплимент и моя простецкость уже расположили, ответил мирно, хотя и настороженно:

– Некоторые мысли приходят из ниоткуда. Вообще-то, из ниоткуда приходить не могут, понятно, но появляются вроде бы сами.

Он умолк и смотрел с возникшим подозрением. Я сказал дружелюбно:

– Из ниоткуда не могут, вы правы. Но то место, откуда приходят, смело можно называть неоткуда. Если хотите, я вам кое-что расскажу. А ты ответишь еще на несколько вопросов.

Через полчаса он, глубоко впечатленный, поклялся, что оставляет свою достаточно высокую должность и переходит к нам со всеми потрохами.

Глава 14

Я вылез из ванны, Кириченко обтирал мое скользкое, как у глубоководной рыбы, тело и виновато оправдывался, что неверно откалибровал соотношение темной материи и темной энергии, вот потому и я почти не слышал, что вот какая беда и какая ошибка на фоне сплошных побед, на самом же деле удачные моменты, когда я что-то осознанное и осознаваемое получаю от Сверхсущества, скорее случайность, чем закономерность.

– В другой раз раскроем все его тайны, – пообещал он клятвенно, – чую, что уже вот-вот…

– Раскроем, – согласился я, – разве я спорю?

– Споришь, – сказал он, – шеф, я тоже жажду результатов!

– Переведи дух, – посоветовал я. – Говорят, помогает. А потом навалимся снова.

К нам заглянул Люцифер, услышав голоса, значит, уже можно, по нашим лицам понял, что пока глухо, помрачнел, но натужно бодро сказал:

– Шеф, там внизу эти, как их, кандидаты. Эльвира говорит, нам нужно еще двоих-троих. Вообще-то, она права…

У меня едва не вырвалось, что пусть Эльвира и принимает, но, вообще-то, хватит с нее и того, что троих женщин влила в коллектив, ей дай волю, баб будет столько же, сколько и самцов, а нафига мне бардак вместо дружного и сплоченного коллектива?

– Пойдем взглянем, – согласился я.

На нижнем этаже, где у нас много чего интересного, несколько человек стоят у кофейного автомата, где среди сотни сортов натурального есть и десяток синтетических, и уже стало популярным пытаться угадать, что натуральное, а что нет.

А на стене напротив широкий экран, где герои нашли золотой клад и с радостным хохотом горстями захватывают кучи золотых монет и ссыпают обратно, а потом набивают вещевые мешки как монетами, так и подносами из чистого золота, слитками, кубками, после чего с легкостью забрасывают их за спины.

Кириченко наблюдал тоже с усмешкой, глаза весело щурились.

– Никто из нынешнего поколения, – сказал он, – не видел даже золотых ложек, потому и ляпы…

Подошедший Урланис фыркнул:

– Даже не удосуживаются мышцы напрячь, закряхтеть, понатужиться!

– Дык не знают, – вступился Люцифер. – Слышали только слово «золото». А то, что горсть золотых монет не всякому дано и поднять, в голову не приходит.

– Да еще такого размера, – добавил Кириченко. – Словно екатерининские пятаки! Золотые монеты всегда самые мелкие…

Я помалкивал, у нас полное единодушие, а это главная предпосылка для обмена информацией. Но для этого самого обмена необходимо объединение хотя бы на первом, начальном уровне, однако даже на такое решиться непросто.

Такие люди есть и всякий раз находятся снова, но все они быстро опускаются, впадают в депрессию. Видный ученый Червонцев образно сравнил их состояние с человеком прошлого десятилетия, которого лишили доступа к Интернету, или наших дедушек и бабушек, которым отрезали телевизионный кабель, да еще и прервали радиосвязь. То тем более обидно, когда видишь, что у всех вокруг есть Интернет, есть мобильники, есть радио…

– Где эти, – спросил я, – которые готовы влиться в наш сумасшедший коллектив?

На перекрестке, отступив в глубину парка, высится грузное здание Криоруса, восемь этажей вверх и двенадцать вниз. В подземных залах, где всегда ровно и тихо, спят тысячи замороженных в ожидании совершенной техники разморозки. Впрочем, некоторые заказали разморозить себя не сразу же, как станет доступна эта процедура, а намного позже, в определенное и точно указанное время.

Раньше, помню, здесь устраивались даже пикеты, часть населения приняла криогенику в штыки. Сейчас устаканилось, приутихло, только церковь все еще спонсирует митинги протеста и сидячие забастовки.

Ее возражения понятны даже ребенку. Полпроцента из числа духовенства хотят сперва неторопливо разобраться, как эта новинка соотносится с учением церкви, а вся остальная огромная и подавляющая числом масса в ужасе от потери доходов от отпеваний, похорон, обустройства кладбищ, да и потом все годы надо же покупать свечки и заказывать за деньги молебен за упокоение умерших родственников!

Это очень серьезные доходы, и церковь от них отказываться не намерена. Я вообще человек к Богу лояльный, но с церковью ничего не хочу иметь общего. Врача Сервета сожгли за то, что пытался научиться хирургии и делать операции людям, спасая им жизни. Этого взгляда церковь не изменила. Правда, хирурги теперь вторгаются в священное тело пациента с ножами и вносят изменения, но в остальном церковь всегда против. Против всего! Генетических исследований, зачатия в пробирке… как же. Раньше бесплодные шли к иконе чудодейственной и молили дать ребенка, платя священнику любые деньги, закладывая имения и фамильные драгоценности, а сейчас идут в институт искусственного оплодотворения. Так что крионика – не единственный прогресс, относительно чего церковь резко против…

Мой отец, на что уж старомодный человек, подписал договор с Криорусом, а мне так объяснил свой шаг: зная, что буду жить и после, потом, я продолжаю жить сейчас. Как? Я принимаю добавки и держу себя в хорошей форме, я работаю так, как не работают молодые ребята в моей профессии. В смысле, я выдаю продукции на-гора втрое больше. А то и вчетверо.