Ричард Матесон - Невероятный уменьшающийся человек

Он сделал шаг и зашипел от боли: колено опять распухло. Взглянув на него, Скотт вспомнил, что как раз эту ногу повредил, когда свалился в погреб. Странно, но ему никогда не приходила в голову мысль, что именно потому эта нога всегда сдавала первой.

Он вспомнил, как лежал на песке, подвернув ногу, а Лу звала его, бегая по двору. Настала ночь, и в погребе было темно и холодно. Ветер сквозь щель задувал внутрь конфетти из снега, и тот опускался на лицо Скотта робкими, быстрыми прикосновениями призрачного ребенка. И хотя Скотт что было мочи кричал в ответ, Лу так и не услышала его. Ни тогда, ни потом — когда спустилась в погреб. Он не мог пошевелиться и только снова и снова повторял ее имя.

Он медленно подошел к краю ступеньки и посмотрел с высоты в сто футов на пол. Ужасная пропасть. Сползти по трещине в цементе или...

Скотт приземлился на ноги. Колено взорвалось болью, и казалось, что острая, как нож, пика проколола его мозг, когда он упал на руки. На этом все кончилось. Отходя после удара, Скотт сидел на полу, зловеще улыбаясь, несмотря на боль. Вчера, сорвавшись с крюка, он неожиданно обнаружил, что можно упасть и при этом отделаться легким ушибом. Не знай он этого, пришлось бы сползать по щели, теряя драгоценное время. Улыбка на лице погасла, печальный взгляд блуждал по полу. Время перестало быть похожим на деньги, которые можно потрогать или сохранить. Оно потеряло свою ценность.

Скотт встал и пошел, шлепая ногами по холодному цементу. «Может, опять сделать тапки из губки? — Он безразлично пожал плечами. — Это уже не важно».

Напившись из шланга, Скотт вернулся к губке. После всего пережитого он не чувствовал голода. Забравшись на губку, Скотт слабо вздохнул и лег на спину.

И лежал там безвольно, глядя на окно над топливным баком. Солнечного света не видно. Наверное, уже скоро ночь. «Скоро будет темно. Скоро наступит его последняя ночь».

Скотт посмотрел на спутанную паутину, затянувшую угол окна. Много всего разного болталось на ее липких нитях: грязь, жуки, кусочки опавших листьев, даже обломок карандаша, который Скотт когда-то бросил сюда. За все время, проведенное в погребе, он ни разу не видел того паука, который сплел эту паутину. Не попадалась тварь на глаза и сейчас.

В погребе было тихо. Вероятно, уезжая, они отключили масляный обогреватель. Слабые потрескивания и поскрипывания сохнущих досок не нарушали тишины, и слышно было его дыхание, неровное, слабое. «В это окно я когда-то видел девушку. Ее, кажется, звали Кэтрин», — вспомнил Скотт, но никак не мог воспроизвести в памяти ее внешность.

Именно к этому окну он пытался взобраться, упав в погреб; только оно и было доступно для него. А то, в которое он свалился, со щелью, располагалось слишком далеко от песка, и путь к нему лежал по отвесной стене. Другое окно, над мусорной кучей, казалось и вовсе недоступным. Так что оставалось только это — над топливным баком.

Семи дюймов ростом, он не мог просто так забраться наверх, по коробкам и чемоданам. А когда придумал способ, стал уже еще меньше. Однажды Скотт даже добрался до окна, но без камня, и не смог разбить стекло. Так что пришлось спуститься ни с чем.

Он лег на бок и отвернулся от окна. Было невыносимо видеть голубое небо, деревья и знать, что никогда не будешь там, на свободе. Уставившись на стену скалы, Скотт тяжело дышал.

Он вновь погрузился в болезненное самокопание. Все, что было сделано с таким трудом, — коту под хвост. Странно, погибнуть он мог уже давным-давно, но какая-то сила, всякий раз прогоняя слабость, толкала его вперед. И три месяца — вверх и вниз по ниткам, в бой с пауком, на поиски пищи. Скотт сжал зубы и посмотрел долгим взглядом на шест сачка, прислоненный к стене скалы. Взгляд двинулся вверх по длинному шесту... очень длинному...

Неожиданно Скотт буквально подпрыгнул. Задыхаясь злобным урчанием, он дополз до края губки и спрыгнул вниз, не обратив никакого внимания на боль в колене и голове, потом бросился к стене скалы... И вдруг остановился. «А как быть с водой, с едой?» Да никак! Они уже не понадобятся. Скоро, очень скоро все закончится. И Скотт снова побежал к сачку.

По дороге он все же заглянул в шланг, чтобы напиться. А когда оказался у стены, стал карабкаться по металлическому ободку сачка, по его толстым веревочкам к шесту, где вскоре и оказался.

Все складывалось как нельзя лучше. Шест был таким толстым и прислонялся к стене под таким углом, что Скотт мог восходить по нему стоя, мог даже бежать по его длинному отлогому склону.

Издав радостный крик, он устремился наверх, на бегу снова погрузившись в воспоминания. Может быть, все, что с ним происходит, не случайно и есть какой-то смысл в том, что он еще не погиб? Нет, в это трудно поверить, но еще труднее закрыть на это глаза. Все счастливые совпадения, благодаря которым он еще жив, просто невероятны.

Вот, например, этот стол, оставленный его братом здесь, в удобном для него, Скотта, положении. Это только случайность? А победа над пауком, открывшая путь к свободе, — что, тоже случайность? И, что еще важнее, счастливое сочетание двух случайностей — это что же, только слепое совпадение?

Невероятно! Но процесс уменьшения, оставив ему сегодня только лишь один день жизни, проходил с поражающей точностью, которая вселяла в душу безнадежное отчаяние. А может быть, в этом следовало увидеть что-то еще?

Но что?

Как бы там ни было, неизъяснимое чувство радости не покидало Скотта. Оно с каждым его шагом, с каждой минутой росло: и когда позади остались два садовых кресла, и когда он, остановившись перевести дух, смотрел вниз, на серую бескрайнюю равнину пола, и когда через час, добежав до края скалы, свалился от усталости как подкошенный, и даже тогда, когда лежал почти без чувств, с гулко бьющимся сердцем, царапая в отчаянии пальцами песок. «Встань! — уговаривал себя Скотт. — Вперед. Скоро стемнеет. Выбраться надо до темноты».

Он поднялся с песка и бросился по сумеречной пустыне. Пробегая мимо бездыханного тела паука, даже не остановился взглянуть на него. Пройденный этап — он только подготовил следующий. Скотт задержался лишь на миг около ломтя хлеба. Оторвав для себя маленький кусочек, бросил его за пазуху. И снова бегом.

Уже около паутины он остановился, чтобы перевести дух. Потом полез вверх по липким нитям, с силой отдирая от них руки и ноги. По дрожащей и раскачивающейся паутине, мимо дохлого таракана. Даже ртом не удавалось схватить достаточно воздуха.

А радостное возбуждение росло и росло. И неожиданно все для Скотта наполнилось смыслом, все стало закономерным. Может быть, он и выдает желаемое за действительное. Но что с того? Он верит в это.

Забравшись на верхний край паутины, Скотт переполз на рейку, прибитую вдоль стены, и отчаянно, быстро перебирая ногами, бросился бежать по ней, вовсе не замечая боли в колене.