Михаил Тырин - Новогодний Дозор. Лучшая фантастика 2014 (сборник)

Однако долго читать ему не пришлось. Почувствовав пристальный взгляд, Тарасов опустил газету и внимательно взглянул на соседа. Это был пожилой мужчина с аккуратной бородкой и интеллигентным лицом, на котором читалось плохо скрытое волнение. Старика явно терзали какие-то сомнения. Он то и дело вздыхал; бледные пальцы в веснушках нервно крутили трость. Встретив выжидательный взгляд, старик слегка повел плечами, будто решаясь на что-то.

– Тарасов Иван Тимофеевич? – спросил он. Тарасов кивнул. – Вы меня вряд ли помните, мы встречались однажды в доме инженера Х.

Старик замолчал. Он кусал губы, цыкал зубом и кривился, будто от зубной боли. «Ну, не юли, дядя!», – с досадой подумал Тарасов.

– Вы бывали там еще гимназистом, с вашим батюшкой, я вас хорошо помню – перспективный молодой человек… Вы же сейчас в угрозыске служите, верно?

Тарасов со вздохом сложил газету.

– Ну, выкладывайте, – сказал он.

Его собеседник чуть вздрогнул и страдальчески сморщился. Протянул руку.

– Моя фамилия Панкевич, я врач, – сказал он. – Я хотел поговорить по поводу смерти профессора.

– Какого еще профессора?

– Профессора Шульги, в сегодняшней газете как раз некролог.

Тарасов торопливо открыл последнюю страницу, пробежал глазами строчки и присвистнул:

– Да, большой был человек! Однако, извините, здесь сказано – ему за семьдесят было!

– Конечно, конечно, – закивал Панкевич, – но я как его врач и друг вам скажу: профессор был здоров, как бык! Для его возраста, конечно. Я совсем недавно его осматривал – никаких признаков, никаких угроз… Кроме того… – Панкевич покусал губу и замялся. Тарасов смотрел на него со спокойным ожиданием, и наконец старик решился: – В газетах пишут, что он давно ушел на покой, и это действительно так. Однако за ним оставалось лаборатория, помощник, и я точно знаю, что Шульга продолжал работать.

– Над чем? – быстро спросил Тарасов. Панкевич беспомощно вскинул руки.

– Не знаю! – воскликнул он. – Не имею ни малейшего представления! Я врач, он – математик, инженер. Не в этом дело. Ни одной бумаги в доме не осталось, ни единого чертежа!

– Вы предполагаете ограбление?

Панкевич снова мучительно скривился, нервно оглянулся по сторонам. Тарасову даже показалось, что старик сейчас извинится и сбежит. Однако тот все же решился.

– Ограбление и убийство! – веско сказал он.

– Так напишите заявление, делу дадут официальный ход…

– Иван Тимофеевич, голубчик! – взмолился Панкевич. – Ну какое заявление? Профессор был старик, никаких доказательств у меня нет. Я лично установил смерть от удара и в жизни не видел ни единой бумаги, которая бы относилась к работе Шульги, – профессор был крайне аккуратен и даже скрытен. И все же я утверждаю: мой товарищ умер не от старости, кто-то довел его до смерти!

– Каким же образом? Отравление?

– Нет, нет… – старый врач снова замялся, и Тарасову захотелось встряхнуть его за плечи. – Как бы вам сказать… кто-то напугал его. Напугал настолько, что профессор не вынес этого ужаса.

– Вот как… – протянул Тарасов. – А бумаги? Вы считаете, там было нечто ценное?

– Поверьте, Иван Тимофеевич, – Панкевич подался вперед, прижал руки к груди, – от его последних работ зависит будущее республики и даже всего мира!

– Вы же не разбираетесь в его работе, – прищурился Тарасов.

Панкевич вдруг стушевался. Он страшно засуетился, подхватил трость.

– Простите, – сказал он, вставая с лавки, – видимо, я зря вас побеспокоил. Всего доброго.

Старый врач захромал прочь по бульвару. Тарасов, задумчиво посвистывая, смотрел, как он осторожно огибает играющих детей. Вот он остановился, прикуривая папиросу; Тарасов увидел, как дрогнула под черным пальто спина, будто от неожиданности, – старик приподнял шляпу, раскланиваясь с какой-то шикарной дамочкой, испуганно вжал голову в плечи и заковылял дальше, еще более сгорбленный и жалкий, чем прежде.

Тарасов прикрылся газетой, разглядывая женщину. Мертвый зверь лежал на ее плечах, тускло поблескивая стеклянными глазами. Звенели браслеты. Она прошла так близко, что он смог почувствовать ее духи. Тарасов глубоко вдохнул запах цветов и тления и нехорошо усмехнулся.

Заведующего кафедрой, где когда-то работал профессор Шульга, визит агента угрозыска не удивил. Он радушно пригласил Тарасова в кабинет, налил жидкого чаю и принялся убеждать, что техника безопасности всегда была в университете на высоте, а что касается отдельных случаев…

– Я хотел бы знать, – перебил его Тарасов, – чем именно занимался профессор Шульга в последнее время.

Ученый внезапно поскучнел. Он присел напротив, соединил кончики пальцев и внимательно глянул из-под мохнатых бровей.

– Стоит ли ворошить прошлое? – кротко спросил он.

– Стоит, – твердо кивнул Тарасов.

– Поймите, в последнее время профессор Шульга не был связан с кафедрой. Не хочу плохо говорить о покойнике, но его последние идеи были… идеологически неверны. Ламповый вычислитель – это прекрасно, искусственный мозг – это великолепно, это смело, но… – ученый поморщился, покрутил пальцами.

– Но что? – подтолкнул его Тарасов.

– Основой нашей работы должен быть диалектический материализм, а не… Впрочем, я не был в курсе… И его лаборант – между нами – сын дьякона, безыдейный тип… Вот что! Постарайтесь найти профессора медицины Панкевича, это старый товарищ Шульги. Он в курсе всех его последних работ и наверняка сможет вам помочь.

– Интересное дело! – воскликнул Тарасов. – Хорошо, я его найду. Но неужели у профессора не было учеников? Вы только что говорили о лаборанте.

– А вы что, не знаете? – удивился заведующий.

Над остатками лаборатории еще курился дым. До рези в глазах воняло горелой резиной и раскаленным железом; под ногами бродившего по развалинам агента хрустело стекло – присмотревшись, Тарасов понял, что это сотни и тысячи лопнувших электрических свечей. Чуть в стороне от провалившегося крыльца лежал длинный предмет, накрытый мешковиной; от его очертаний Тарасову стало страшно и тошно. Рядом выла в голос туго перевязанная платком дворничиха.

– Поджог? – тихо спросил Тарасов у агента, махнув корочками. Тот недовольно покосился на него, дернул плечом:

– Черт его знает. Скорее всего – замыкание. Или взорвалось что. Ученые дела, опыты, эксперименты… сами понимаете.

– А этот? – Тарасов мотнул головой в сторону мешковины.

– По-видимому, лаборант.

– Так, так…

Тарасов еще раз оглядел пепелище.

– Если вдруг что-нибудь найдете…

– Непременно сообщу, – кивнул агент. – Что, интересное дельце?

– Похоже на то, – кивнул Тарасов.