Юрий Никитин - Ярость

Пока они переглядывались, привыкли обсуждать все неспешно, чтобы не наломать дров, не колхозом все-таки руководят, а страной, Кречет сказал с кривой усмешкой:

– Я уже пять лет как не пью. Нет, я не трезвенник, но я непьющий. Это две большие разницы, как говорят на телевидении. Когда я впервые встретился с руководителями страны, я ужаснулся их тупости, пустоте, их беспробудному пьянству... И тогда впервые подумал в страхе: почему эти тупые люди управляют такой огромной страной? Почему они вообще управляют? Не потому ли, что умные и совестливые люди шарахаются от политики, брезгают ее, как грязным делом?.. Вот и добрезговались!..

Коган хихикнул, я понял его намек, что фразу Кречета можно понять двояко.

Яузов прорычал с задумчивым видом, ни к кому не обращаясь:

– С другой стороны, мы настолько изголодались по героике, что начинаем героизировать бандитов, гангстеров, наемных убийц! Что ни фильм про японскую мафию...

– Якудзу, – подсказал всезнающий Коган.

Яузов покосился на него недобрым глазом:

– Знали бы вы, Сруль Израилевич, так финансы, как американские боевики! Эти якудзы уже сплошь рыцари без страха и упрека. На самом деле, обыкновенные бандиты, но всем так опостылела серая жизнь, где «Не будь героем» норма, что уже и бандиты – нечто светлое и романтичное...

– Да, – согласился Коган очень серьезно, – самое время посмотреть в сторону ислама...

Кто-то хихикнул, а Кречет заговорил медленно и горько, все снова притихли, слушали.

– Мне каждый день на стол кладут разные сводки... Из двадцати миллионов мусульман, проживающих в России, процент пьющих ничтожен. А в странах ислама это вообще сведено к нулю. В странах ислама фактически отсутствует преступность. Нет проституции... Да что там перечислять! Древний Арабский Восток переживает вторую молодость. А Россия стремительно дряхлеет, догоняя Запад. Но нам повезло, что мы голодные и в драных штанах. Сытая страна не способна ни на подвиги, ни на великие свершения. Она просто живет... и стремится сохранить свое безмятежное существование. Ей не нужны перемены. А мы сейчас в таком унижении, в таком позоре... что готовы на все, только бы снова вернуть себе гордость, смыть позор с имени русских!

Коган сказал осторожно:

– Ох, Платон Тарасович... страшно мне.

– От перемен?

– От вашего голоса.

– Еще не привыкли?

– Не успеваю. С каждым днем звучит все страшнее.

По лицам собравшихся я видел, что министр финансов лишь выразил общее мнение. Кречет громыхнул:

– Радоваться надо!.. Нам повезло жить в такое время, когда страну можно повернуть в любую сторону. Сытую корову с места не сдвинешь, а вот Россию... Спасибо западным странам, со своим НАТО у наших границ сделали то, чего не смогла бы никакая наша пропаганда. Люди, что все годы Советской власти смотрели на Америку с надеждой, теперь звереют на глазах. И готовы на все, только бы обломать ей рога.

Коломиец сказал задумчиво:

– Здесь примешивается и извечная неприязнь бедных к богатым... но вы правы: отношение к Западу резко меняется. Но что вы задумали? Я чувствую, что-то очень опасное.

– Очень, – признался Кречет. – Но сперва я хочу напомнить первые годы перестройки. Помните так называемую гласность?.. Наконец-то разрешили опубликовать запрещенные романы Солженицына, опубликовали всего Гумилева, Северянина, даже мемуары белых генералов... И что же? Все были поражены тем, что ничего не произошло. Небо не рухнуло, гром с ясного неба не прогремел, солнце как светило, так и светит. Ну, опубликовали и опубликовали. Раскупили, прочли, поставили на полки. А на работу по-прежнему ходить надо, кормить семьи надо, одеваться и обуваться, ходить в кино, сидеть перед телевизором!

Яузов подвигался в кресле, словно зацепил задницей гвоздь, зажал покрепче и теперь мучительно вытаскивает, стараясь не показать, чем занимается, одновременно отвечая президенту:

– Не юли, Платон Тарасович. Чувствуем, что на этот раз небо может рухнуть.

– Не рухнет, – возразил Кречет. – Вся незыблемая твердыня Советской власти – вот уж была твердыня! – рассыпалась без следа, а мир не перевернулся. Сейчас мы просим чуточку подвинуться... православную церковь, и мир тоже не перевернется. Хотя, признаю, церковь сидит в нас крепче, чем сидела Советская власть. Но опять же, сидит лишь потому, что другой человек не знает!.. Коммунисты запрещали все другие партии, а наша церковь запрещала все другие церкви, костелы, мечети, храмы, пагоды... хрен его знает, что там есть еще.

Коломиец проговорил осторожно и предостерегающе:

– Вы очень правы, Платон Тарасович... Вы очень правы! Церковь сидит крепче Советской власти.

– Это только кажется, – возразил Кречет. – Была бы церковь жива, разве бы терпела засилье в нашей жизни колдунов, астрологов, ясновидящих, магов, прорицателей?.. Ведь это ее прямые враги! Когда вижу порнуху и всякую дрянь на экранах, спрашиваю себя: почему церковь, имея такие огромные богатства, не профинансирует ни одного фильма? Где действовали бы не маги-чернокнижники, а святые угодники... или как их там, пусть даже рыцари, что искали Грааль, или о попах, что исцеляют прикосновением или молитвой?.. Да потому, что церковь только существует. Но не живет!.. А на хрена нам такое образование, что только числится, а не возвышает души, не трудится над человеком?..

Я осторожно вставил:

– Наша церковь приносит нам колоссальнейший вред не тем, что не работает над человеком, а что не позволяет работать другим. Это вы хотели сказать?

Кречет кивнул:

– Спасибо. Да, это собака на сене. Сам не гам и другому не дам. А именно церковь отвечает за состояние души, как вон Коган отвечает за их кошельки. Но с Коганом ясно: пашет. А не будет пахать – заменим. А еще лучше – повесим.

– А что скажет... народ? – спросил я, на миг самому стало неловко от такого вопроса, но Кречет уже кивнул понимающе.

– Народ?.. А что сказало это стадо, когда рушили их святыни, а их самих загоняли в Днепр, заставляли отрекаться даже от своих имен, а взамен насильно давали непонятные на иудейском, греческом?.. Сейчас этот народ уверен, что имя Иван – русское, Христа считает своим богом, в молитвах просит бога Израиля помочь, спасти... Будет так же точно кланяться Аллаху. Может быть, даже лучше.

– Гм, я не точно выразился... Не народ, а те, кто стоит за православным народом. Церковники.

Кречет выдержал многозначительную паузу:

– Есть кое-какие идеи. Даже не идеи – разработки.

– Но...

– Православию придется потесниться, – сказал Кречет жестко.

Странно, мы уже много раз слышали эти слова, но сейчас всех обдало холодом. Похоже, президент в слово «потесниться» вложил более жестокий смысл.