Николай Дашкиев - Торжество жизни

Она думала о длинном физике, о Рае, о любви вообще. Было непонятно: что же такое любовь? Можно любить маму, Славика, бабушку, любить кататься на коньках, любить шоколадные конфеты. Какое-то всеобъемлющее и вместе с тем непонятное слово! В книгах оно звучало торжественно, волнующе.

Вот мама любит Антона Владимировича. Но почему это совсем не похоже на ту любовь, о которой писала Татьяна Ларина?

И Антон Владимирович вовсе не такой, чтобы его стоило любить. Он какой-то чрезмерно рассудительный, холодный, презрительный...

Она запуталась в своей оценке Антона Владимировича. Ей хотелось отыскать какое-то одно слово, которое выразило бы всю сущность ее отчима, но такого слова не было.

Отчим бывал ласковым, но почему-то эта ласковость не привлекала; он иногда сердился, но его гнев не был страшен; он улыбался, когда говорил маме что-нибудь неприятное, и глаза у него при этом становились холодными и злыми.

Вот Степан и Коля совершенно другие. Степан - прямо герой. Сколько он пережил, сколько видел. Но при нем сразу пропадало желание смеяться, хотелось сесть, сложив руки, как на уроке, и вставать отвечая. А Коля... с ним легко, хотя он слишком снисходительно относится к ней - словно к ребенку. Если бы Коля был моложе лет на семь, возможно, с ним было бы хорошо дружить. Однако неизвестно, захотел бы дружить с ней он.

Галина подошла к зеркалу. Оттуда на нее смотрели огромные удивленные серые глаза. Вздернутый нос, худенькие плечи, до чего же противная! А сзади торчали все те же крысиные хвостики соломенного цвета.

Разозлившись, она показала язык своему отражению.

В это время раздался звонок. Галина бросилась к двери. На ходу она взглянула на часы - было ровно восемь. Гости никогда не опаздывали.

Они ввалились в переднюю, тщательно отряхнулись от снега: Коля - возбужденный, жестикулирующий, Степан - молчаливый, с неизменной книгой в руке. И раздевались они по разному; Коля снимал свое пальто на ходу, сбрасывая его на руки Галине, а Степан всегда норовил повесить сам.

Потом шли в гостиную, и Галина подавала чай. Ей было очень приятно чувствовать себя настоящей хозяйкой хотя бы на несколько минут.

Именно в эти минуты Галине казалось, что и Степан и Коля приходят к ней и только ради нее.

Коля обычно рассказывал какую-нибудь занимательную историю. Степан расспрашивал об успехах, о школе. Они сочувствовали ей, соглашаясь, что математика действительно трудное дело, что урок немецкого языка и многочисленные названия по географии лучше всего повторять утром.

Галина с увлечением рассказывала о подругах, о школе, ей было приятно, что они понимают ее. Только иногда она перехватывала взгляд Степана и смущалась: Степан смотрел на нее как-то странно - ласково, грустно.

Да, это были прекрасные минуты. Но вот возвращались из института мама с отчимом и разговор переходил на научные темы.

Степан начинал спорить с Антоном Владимировичем о чем-нибудь малопонятном, спор поддерживали мама и Коля, и Галине становилось грустно: нет, она все еще ребенок, на которого можно не обращать никакого внимания.

Но в конце вечера опять становилось хорошо. Коля выдвигал какой-нибудь фантастический проект, от которого кружилась голова и хотелось вырасти как можно быстрее, чтобы его осуществить.

Да, это были прекрасные вечера. И вдруг все рухнуло.

Доцент Великопольский заканчивал работу над своей докторской диссертацией.

Более трех лет затратил он на скрупулезную шлифовку научных положений, стараясь дать объяснение каждому, даже мельчайшему факту. И когда, казалось, все было учтено и взвешено, а официальный оппонент заявил, что возражений не имеет, Великопольский вздохнул с облегчением.

Но уже не один Петренко, а целый ряд ученых, ознакомившись с диссертационной работой, пришли к выводу, что положения Великопольского ошибочны. В начале марта по предложению партийной организации Ученый совет решил обсудить эту диссертацию.

Антон Владимирович не мог даже предположить, что его основные тезисы будут встречены такой ожесточенной атакой. Выбиваясь из сил, он напряг всю свою волю, мобилизовал все знания, чтобы не сорваться. Ему удалось отстоять свои положения лишь потому, что в вопросе о вирусах было очень много неизученного, да потому, что на его защиту встали несколько членов совета.

Ученый совет допустил диссертационную работу к защите. Но Антон Владимирович не почувствовал настоящей радости: Петренко выступил с протестом, заявив, что новую теорию следует подвергнуть более широкому у более принципиальному обсуждению, а Кривцов, словно желая ухудшить и без того плохое настроение Великопольского, сказал:

- Поздравляю, коллега. Поздравляю, но в глаза говорю: ваша теория несостоятельна. И это будет доказано.

У Великопольского все же хватило выдержки, чтобы ответить с надлежащим тактом:

- Буду очень рад, коллега. Истина - превыше всего. Но, идя домой, Rн кипел: что ему нужно, этому Кривцову? Его мучает зависть? Или он просто из той категории людей, которые любят омрачать радость. Да разве он не слышал, что сам академик Свидзинский назвал диссертацию блестящей?

При воспоминании об академике, который очень помог в работе, настроение Великопольского улучшилось. Правда, академик Свидзинский сейчас не особенно в почете, его обвиняют в формализме, но это еще не доказано... Да, кроме того, не ошибается тот, кто ничего не делает.

И, наконец, все мысли заслонило чувство радости и удовлетворенного тщеславия.

Встретив у подъезда Николая Карпова, Великопольский вскользь заметил, что на следующей лекции в заключение раздела об ультравирусах он изложит студентам содержание своей новой теории.

Как и рассчитывал Великопольский, Карпов немедленно распространил эту новость. Каждому встречному студенту он говорил интригующим тоном:

- Великопольский завтра читает у нас основы новой теории о предраковом расположении организмов. В первый раз.

Его спрашивали:

- Интересная теория?

- Замечательная. Она вызывает ожесточенные споры, но удивительная теория. Приходи обязательно.

На следующий день в Большой аудитории не было ни одного свободного места. Кроме пятикурсников пришли и выпускники, и аспиранты, - теория происхождения раковых заболеваний интересовала всех.

Когда Великопольокий появился в дверях, послышались реденькие аплодисменты.

Величественным жестом Великопольский водворил тишину, думая о том, что через два часа этот зал будет сотрясаться от оваций, и даже те, кто сейчас настроен скептически, подбегут к нему, окружат и, захлебываясь от восторга, начнут расспрашивать о деталях. Звучным бархатистым голосом он начал свою лекцию: