Михаил Савеличев - Червь времени (Подробности жизни Ярослава Клишторного)

- Может быть, трубочку хотите выкурить?

- Табак изобрел дьявол, - наставительно ответил старик, - но нам ведь он не грозит, не так ли, О?

Теперь О был точно уверен, что имя свое он гостю не называл, и ему вдруг показалось, что он опять спит, но снится ему не Императорский дворец, а он сам, отчего стало совсем грустно. Он заправил трубочку, раскурил и протянул старику. Тот вежливо поклонился, принимая подношение, втянул табачный дым, сбросил мешок на землю, из которого, оказывается, выглядывали садовые инструменты, и уселся рядом с подвинувшимся О. Пахло от него дорогой.

- Хорошо здесь у вас, - сказал гость. О осмотрелся, стараясь понять, что именно так ему нравится, но ничего кроме деревьев, раскачивающихся на ветру ворот, хмурой кобылы увидеть от дома было нельзя. Однако трактирщик подтвердил, что да, мол, просто замечательно.

Смутные тени воспоминаний, или даже легкой уверенности в том, что О не первый раз видит сидящего рядом старика заставили его беспокойно завозиться. Он потряс головой, перекатывая шар опустошающей дремоты, пока наконец не пришел к выводу, что вся утренняя сцена и разговор ему были знакомы, словно он переживал их не раз. Ощущение потянуло за собой обязанность что-то немедленно вспомнить, но ничего особенного не вспоминалось, кроме проклятых кур и Тян, продолжающей храпеть.

- Не получается? - сочувственно спросил старик, докурив трубочку и выколотив пепел на землю. - Так обычно и бывает, когда пытаешься вмешиваться в предопределенное задолго до нас и без нас. Ходят странные слухи, что у некоторых это получается, но сам я таких еще не встречал. Поверь, О, мне самому грустно. Я хожу, прошу прощения, я даже хитрю, давая возможность исправить неизбежное, но ни у кого не получается. Что же ты решишь на этот раз?

О молчал.

- Ну что ж, проводи тогда меня, подставь мне свое плечо.

Около деревни старик разжал пальцы, отпустив ноющее плечо О, выпрямился и вышел на улицу самостоятельно, шаркая по пыли и придерживая свой тяжелый мешок. Никто из деревенских не спал. Они стояли у своих домишек и смотрели как впереди медленно идет старик, а позади него тащится О с виноватой улыбкой. Древние деды и старухи, зрелые мужчины и изможденные уже с самого раннего утра женщины, подростки и совсем несмышленые крохи. Старик шел, теперь словно не замечая никого, а люди молча вглядывались в каждое его движение. Когда О пытался поймать чей-нибудь взгляд, то видел в нем только обреченную пустоту.

Их целью было святилище. Храм оказался уже украшен разноцветными ленточками, шуршащими на ветру, перед запертыми воротами стоял монах, сжимая увесистую дубину и блестя в рассветном солнце своей лысиной, покрытой то ли росой, то ли потом. Он грозно смотрел на подходивших людей, но старик и не пытался войти. Отбросив мешок, он кряхтя опустился на четвереньки и подполз поближе к монаху, уже занесшему свою дубину, положил что-то у его ног, отполз и растянулся на земле, раскинув руки и ноги, прижавшись к ней щекой. Дубина выпала из рук служителя, он поднял лежащее у его ног и показал столпившимся на площади людям две ветки ярко-красных с желтыми прожилками орхидей.

Тишина разбилась стоном. Две ветки. Два поколения. Дети и внуки. Император просил прощение за их жизнь, которые забирал с собой.

На следующую ночь Императору уже не приснился скромный и глуповатый трактирщик О. Ему снилось, что в его безымянную деревушку ворвались рекрутские отряды и сгоняют на площадь мальчиков и мужчин. Словно черные тени ками носились из дома в дом, разыскивая прячущихся будущих солдат Империи, пинками и ножнами сбивая их в толпу и отталкивая цепляющихся за руки мужей и сыновей воющих женщин. А около пылающего храма на смирной кобыле сидел в полном облачении Томага и хохотал в лицо Императору.

Глава седьмая. ОКСАНА

Метко брошенная записка угодила в глаз и это пробудило Славу. Только сна не хватает, ведь днем ничего хорошего не приснится. Он раскатал бумажку и прочел накарябанную левой ногой надпись: "Не пора ли Вам почесать ступню", знак вопроса отсутствовал. Поиск глазами шутника результатов не дал - занятые сгорбленные спины и плеск реактивов. Несмотря на вопиющую глупость, совет был не так уж бесполезен. Поле боя в последние несколько минут без сомнения останется совсем не за алхимией и поэтому лучше всего отвлечься от мыловарения и заняться зудом.

Шнурок долго не поддавался - он пропитался водой, ткань раскисла, слиплась, и если бы не железные наконечники, то она без всяких проблем сама стекла бы на пол. Упершись подбородком в стол, Слава стал ногтями копаться в невообразимом узле, образовавшемся на месте бантика после того как он потянул не за тот конец. Из узла сочилась противная холодная влага, словно из раздавленного насекомого, комок плющился под неловкими слепыми пальцами, ногти никак не могли разобрать его на составные части. От боли в вытянутых до последнего предела руках Слава тихо завыл, Надя вздрогнула:

- Слава, что с тобой?

- Та ыыхах э эхоу шуок раасавяя, - объяснил он. Может мучиться так не стоило, но чтобы женщина не волновалась успокоить ее было необходимо.

Надя опасливо заглянула под парту. Указательные пальцы как раз залезли под сросшийся шнурок, Слава напрягся, пытаясь вырвать их из сустава, но узел не поддавался, а суставы действительно захрустели.

- Перестань, - посоветовала она. - Так ничего не получиться. Ногу на колено положи и там уж с ним разберись.

- А? - машинально переспросил Слава.

Наверное, так действительно было бы лучше, но нога взбунтовалась, тянула под Боку, взбрыкивалась, въезжая коленом в железную перекладину, пальцы занемели, он чувствовал, что из красных они стали синими и распухли, как спелые сливы. А зуд в ступне только нарастал - там кто-то очень умело раздражал щекотливые рецепторы, то раздирая их ногтями, то нежно поглаживая, то втыкая иголки, то прижигая спичками. Гамма создавалась неописуемая. Боль смешивалась со смехом, уколы с ожогами, белое с черным, зеленое с красным, а в общем вызывало только одно желание - поскорее это прекратить.

Возня на последней парте привлекла внимание ближайших соседей. Бока очумело вертел головой, рассеянно заглядывал под стул, в сиденье которого не переставали стучать, точно пытаясь войти или выйти, при этом не отрываясь от основного дела - списывания, промокшая и чихающая Эллочка не утеряла своей проницательности и было осуждающе уставилась на Славу, но тот как раз громоздил ногу на ногу, беря рекордный вес и напрягшись так, что верхняя губа съехала вместе с носом ко лбу, рот разъехался до ушей, зубы скрипели и крошились, а глаза приветливо сошлись на переносице. Девочка побледнела и вспотела, приняв гримасу на свой счет.