Михаил Ляшенко - Человек - Луч

Тобука очень старался хорошо говорить по-русски, но ребята не всегда его понимали. Еще хуже было то, что Тобука совсем не понимал их. Сколько бы ни говорили Бубырь и Нинка, как бы они ни коверкали слова, ни шептали и ни орали, Тобука только улыбался и, сверкая удивительными зубами, повторял:

— Иес, беби… Иес, бой…

Это было ужасно! Но тут же выяснилось, что жесты и мимика могут заменить и русский, и английский, и малаитский языки… Через минуту Тобука добыл два великолепных ореха, прорубил в каждом небольшое отверстие и протянул один орех Бубырю, а второй — Нинке. Бубырь с сожалением заметил, что Нинкин орех побольше, но из отверстия капал сок, и поскорее, чтоб ничего не потерялось, Бубырь потянул из дырочки это необыкновенное кокосовое молоко.

Тут же они с Нинкой растерянно переглянулись. Им показалось, что они наглотались мыла, той самой мыльной пены, которая обязательно попадает в глаза и в рот, когда моешь голову… Может, вкуснее сам орех? Но когда Тобука ножом-мачете ловко отсек толстые ломти ореховой скорлупы и они попробовали белые куски ядра, то стало ясно, что они пытались раскусить мягкое дерево…

Зато веселый Тобука, хохоча, показал им, как играют орехами, бросая их под ноги друг другу. Чтоб орехи не отдавили ноги, надо было подпрыгивать как можно выше и что-то кричать… Этому Бубырь и Нинка обучились быстро и веселились вовсю, пока Нинка, спасаясь от ореха, не налетела на паутину, висевшую, как занавесь, меж листьев пальм. Паутина была такой крепкой и липкой, что сначала Тобука целых полчаса высвобождал из нее Нинку своим страшным ножом, а потом, уже в доме Крэгса, Нинку два часа оттирали скипидаром от липких и толстых, как веревки, прядей паутины.

Ребята скоро узнали, что в океане купаться нельзя, что спать надо только под сеткой от москитов, что песчаная муха легко прокусывает любую кожу, кроме кожи крокодила, и что именно крокодил жил в ручье, над которым стояла уборная. Все это, впрочем, их мало смущало. Но не успели они познакомиться со всеми чудесами, как в один прекрасный день около веранды белоснежного дома Крэгса остановилась старенькая «Чайка». Оттуда вышел молодой, но уже толстый человек, чем-то неуловимо схожий с Бубырем, и, растянув улыбкой свое пестрое от веснушек лицо, гаркнул:

— Здорово, ребята!

Это был бухгалтер торгпредства на Фароо-Маро Василий Иванович. Он приехал, чтобы свезти ребят в дом директора. Но прежде он не отказал себе в удовольствии походить за Крэгсом, выясняя, что ныне мистер Крэгс считает бесполезным и как теперь решается вопрос о гибели человечества и всеобщей бессмыслице…

Белозубая мисс Нугу и жена торгпреда так восторженно встретили приехавших ребят, что сердце Бубыря болезненно екнуло: он сразу вспомнил всех маминых знакомых, которые любили почему-то хватать его за щеки, за подбородок, даже за уши, тискать и мять так, что он после никак не мог отдышаться. Все его опасения полностью подтвердились. Мисс Нугу подбрасывала вверх Нинку, страшно озабоченную тем, чтобы не уронить подаренную мистером Крэгсом сумочку, а жена торгпреда, как изголодавшаяся тигрица, набросилась на Бубыря. Пока она его тискала, мяла исцеловала, он с ужасом думал, долго ли придется прожить в этом доме, и вспоминал Тобуку, с которым было так хорошо!

Даже Муха, как она ни вертелась, как ни лаяла, не могла спасти Бубыря.

Его выручил Василий Иванович. Пока женщины возились с радостно визжащей Нинкой, наряжая ее во всевозможные туземные одежды, Лёня должен был дать Василию Ивановичу по возможности полный отчет о необыкновенных подвигах команды «Химик» и обо всех выдающихся играх хоккейного чемпионата. Мисс Нугу, которая иногда присутствовала при этих поучительных беседах, до сих пор не разобралась в том, что такое снег, коньки, клюшка, шайба, и ее замечания вносили разнообразие в академические разговоры о хоккее.

Не успели ребята прожить в доме консула и двух дней, как появился мистер Хеджес. Он изнывал от безделья и просто взмолился, чтобы с ним отпустили ребят посмотреть знаменитых черепах Крэгса.

— Я их терпеть не могу, — тут же заявил он. — По-моему, нет ничего более гнусного! Но ведь нельзя побывать в королевстве Бисса и не посмотреть эту гадость. Тем более, — сказал он, когда они уже садились в оливковую сигару Крэгса, — что вас будет сопровождать сам премьер-министр Биссы…

Ведя машину вверх, к радиостанции, он принялся жаловаться, что его не принимают ни в какую игру.

— Крэгс с утра до ночи занят с Паверманом и другими вашими учеными, и они гонят меня, как собаку. Что ж, это справедливо: за всю жизнь я научился только делать деньги, а это, кажется, никому не нужно… торгпред не разрешает мне помочь ему в закупках снаряжения и продовольствия. Меня отстранили даже от строительства аэродрома для самолетов, которые ожидаются со всех концов мира…

— А зачем они прилетят? — поинтересовался Бубырь.

— Парень! — удивился Хеджес. — Ты ничего не понимаешь в бизнесе!

Было совершенно очевидно, что тайны бизнеса незнакомы ни Бубырю, ни Нинке. Тогда Хеджес снизошел до объяснений:

— Ко дню, на который будет назначен Великий опыт, — кстати, вы не слышали, кажется, на второе апреля?

Ребята не слыхали. Хеджес недовольно хмыкнул, но продолжал:

— Так вот, к этому дню в королевство Бисса, где сейчас проживает около двухсот белых, ожидается приезд гостей со всех пяти континентов, не менее шестидесяти тысяч человек! Вы представляете себе этот размах? Сейчас в различных районах Фароо-Маро, а также на трех других островах сооружаются аэродромы, легкие сборные отели, отдельные домики, рестораны… Подсчитано, что одной жевательной резинки здесь сжуют почти на десять тысяч долларов! На этом можно потрясающе заработать, но мне не дают развернуться! Только виски потребуется больше двадцати тысяч ящиков! Скажу вам по секрету, что я зафрахтовал два парохода, и, если они не опоздают, Хеджес тоже прославится!

На темном фоне джунглей ребята увидели низкие строения, над которыми безвольно повисла мягкая бахрома пальмовых крыш.

Казалось, здесь не было ни одного живого существа. Но, когда машина остановилась у дома, к которому строения сходились, как лучи звезды, на веранду пулей вылетел туземец с розовой раковиной в руках. Он повернулся на восток и, напрягая жилы на висках и шее, протрубил сигнал. Оглушительный звук был похож на долгий, протяжный зов охотничьего рога. Где-то внизу, под перистыми лапами верхушек пальм, ему ответил рокот барабана…

— Теперь смотрите, — шепнул Хеджес, выключая мотор.

Лицо его исказилось в брезгливой гримасе, он не вылезал из машины. Глядя на него, Бубырь и Нинка подобрали под себя ноги и с очень тревожными лицами оглядывались по сторонам. Муха, ворча, жалась к Бубырю.