Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты

— О! Ваши условия слишком комфортны для меня. Пожалуй, я и вовсе воздержусь от предложений. Зачем? Достаточно и того, что мой портрет будет красоваться на каждом углу — будет ведь?.. и каждое мое слово будет повторяться тысячекратно — конечно, если оно окажется в должной степени бездумным и безвредным. И все-таки боюсь, что я не гожусь в идолы… при всей своей фотогеничности.

— Между прочим, я не шучу. И еще одно. Перед тем, как мы придем к соглашению, маленькое предварительное условие.

— Не слишком ли много условий вы мне ставите, дорогой друг? — тон Марана стал до невозможности язвительным. — Ладно, выкладывай.

— Мне стало известно, что к тебе попали архивы Высшего Суда.

— Ах вот оно что!..

— Мы не предлагаем тебе передать их нам. Нет. Но они должны быть уничтожены. У меня на глазах.

— Только и всего?

— Только.

— Нет.

Шутки кончились, но Дан понял это раньше, чем Лайва, тот еще переспросил недоверчиво:

— Нет?

— Нет. Ни за что. Никогда.

— Советую тебе подумать, — сказал Лайва с угрозой.

— Спасибо за совет, — холодно ответил Маран.

— Смотри, не прогадай. В конце концов, это всего лишь бумаги. Вряд ли ты сможешь получить за них больше.

Маран усмехнулся.

— Получил бы, если б собирался ими торговать.

— А что ты?..

Лайва умолк, потом медленно произнес:

— До меня дошло… Ходят всякие слухи о твоих намерениях. Я им, конечно, не верю…

— А зря.

— Маран! Предупреждаю! Если ты посмеешь обнародовать хоть один документ из этого архива, ты… Мы заставим тебя пожалеть об этом!

— Валяйте, дерзайте.

— Ты забываешь, что ты один против всех. Мы можем договориться и объявить, что и ты входил в состав Суда.

— Под каждым из этих документов стоит подпись, — заметил Маран невозмутимо. — И ни одной моей.

Долгая пауза. Подумав, что Лайва ушел, Дан встал со своего ложа и стал натягивать брюки, но тут Лайва снова заговорил, и Дан застыл на одной ноге.

— Давай поговорим спокойно. Зачем тебе все это нужно? Ты хочешь добиться нашей отставки? Но вместо нас придут другие, тебе все равно придется делиться властью. Выставь свои требования, может, мы договоримся? Мы пойдем на уступки, архивы — крупный козырь, мы это учтем… В разумных пределах, конечно.

— Нет.

— Маран! Ну предположим, я тебе поверил. Ты считаешь, что народу нужно знать… детали. Ты ошибаешься. Народу нужны покой, кусок хлеба и твердая власть. Мы готовы даже подтвердить твой указ об отмене закона о государственных преступлениях.

— Вы удовольствуетесь двумя с половиной миллионами? — спросил Маран иронически.

— Послушай! Не надо вешать на меня то, к чему я отношения не имею! Большая часть этих двух с половиной миллионов ушла, как ты выражаешься, в небытие при Роне Льве. Когда я играл в Правлении роль не большую, чем ты в Охране, а вернее, чем ты в Лиге, ты ведь в Охрану пришел позже…

— Как это понимать? — бросил Маран пренебрежительно. — Уже даешь задний ход?

— Ничего подобного, — буркнул Лайва после короткой паузы. — Я полностью одобряю принятые меры! И даже считаю, что дело не было доведено до конца. Два с половиной миллиона! Это ведь еще не все бароны с их отродьем! Я не говорю о сочувствующих. Живут и здравствуют сотни тысяч людей, которые прикидываются, что смирились, а сами терпеливо ждут своего часа.

— Разумеется!.. Значит, покой, кусок хлеба и твердая власть?

— Да. Твои разоблачения никому не нужны. Они только пошатнут доверие к власти — твоей же. Вызовут излишние переживания, тревогу, смятение…

— Лайва, ты что же — живешь в пустыне? Ты полагаешь, что все вокруг были слепы и глухи?

— Люди знали, что все, что делается, делается для их же блага. Пойми, им не надо ничего другого. Ты плохо знаешь свой народ.

— Это ты плохо знаешь свой народ. Да что там, совсем недавно и я думал почти так же. Но за эти несколько месяцев я встретился со столькими умными и честными людьми… Я не мог даже представить, сколько их у нас. Ваша система вытягивала на поверхность подонков, более того, вы будили самое худшее, низменное, извлекали на свет божий всю дрянь, которая, больше или меньше, есть в каждом. Становилось страшно смотреть вокруг, руки опускались. И все оказалось ложью. У нас есть настоящие люди.

— Предположим. Но все равно их меньшинство.

— Пусть. Что из того?

— А если большинство думает иначе? Ты говоришь о народе, но народ это большинство.

Маран молчал так долго, что встревоженный Дан осторожно подошел к двери и попробовал заглянуть в замочную скважину. К его вящему разочарованию в замке с той стороны торчал ключ. Потом Маран заговорил так тихо, что Дан едва его расслышал.

— Что ж, Лайва, в логике тебе не откажешь. Но меньшинство всегда вело большинство за собой, иначе не было бы никакого движения вперед.

— Вот мы и вели это большинство…

— Вели или гнали?

— Гнали только тех, кто не хотел идти сам. Остальных…

— Остальным вы завязали глаза и убедили их в том, что они слепы от рождения. И взяли на себя приятную миссию поводырей.

— А теперь ты вознамерился сорвать повязки с глаз? Но зрячему дальше видно. А если они увидят совсем не то, что ты хочешь им показать?

— Я ничего не собираюсь показывать. Пусть смотрят сами.

— А если они станут смотреть в разные стороны?

— В любом случае они увидят только то, что есть. Правду.

— Ты еще скажи, истину.

— А почему нет?

— Потому что истина, Маран, это отнюдь не своеволие и неразбериха. Народ жаден и прожорлив, как морской живоглот, если ему удастся впиться в кончик твоего пальца, он уже не выпустит тебя — сожрет целиком… Откровенно говоря, я бы с удовольствием полюбовался на то, как тебя съедят со всеми потрохами, но нельзя позволить, чтобы ты по недомыслию разрушил все, что мы строили десять лет. Мы еще поборемся с тобой, Маран, и за народ поборемся…

Наступило молчание, потом хлопнула входная дверь. Дан снова присел на диван и задумался. Истина. Он недолюбливал это слово, почему-то ощущая в нем привкус религиозности. Истина. Наверно, в любом обществе находятся люди, способные разглядеть ее через какую угодно повязку… разглядеть, сорвать повязку и… а может, наоборот, сорвать повязку, потом разглядеть?.. Вначале их мало, меньшинство, потом общество эволюционирует, и их становится все больше. Но чтоб истину увидело большинство, чтобы общество эволюционировало, те, кто уже видит, должны срывать повязки не только с себя, но и с других… Дан улыбнулся собственной велеречивости — не от бакнов ли он ею заразился?

Маран прервал его раздумья. Он распахнул дверь и спросил: