Анна Голоусикова - Мастер своего дела (сборник)

— Мари, — начал было он, предварительно отведя взгляд от лица девочки, так как не умел плавать, а утонуть в зареванных детских глазах легче, чем выкурить трубку. — Я, кажется, знаю, что ты от меня хочешь. Понимаешь, можно создать то, чего никогда не было. Оно вроде похоже на то, что ты прежде видела, но совсем другое! Вот ты хоть раз видела двух одинаковых кукол? — спросил Джо, ткнув пальцем в сторону куклы, что печально ютилась в углу комнаты. — Я уверен, что нет! Улыбкой или выражением глаз они отличаются друг от друга! И я признаюсь тебе, девочка, что не смогу сейчас выдуть точно такую же куклу! Да-да, это не в моих силах, а уж чтобы…

— Значит, вы не сможете его взять, да?.. — перебила его девочка и, что казалось уже невозможным, заплакала еще пуще прежнего, не переставая при этом давиться словами: — Никто-никто… ик… в городе не согласился взять его к себе в дом. На улице он умрет, а у-у-у… у нас дома уже есть кошка, и я не могу-у-у оставить его себе.

— Взять? Кого взять? — Джо даже привстал с кресла и удивленно закрутил головой.

— Снеки такой трогательный. И очень у-у-умный, — не останавливалась Мари.

Джо же потихоньку начал понимать смысл происходящего, и, когда Мари дошла до того, что Снеки, став взрослым котом, будет ловить мышей и вообще с ним так замечательно спать, не выдержал и рассмеялся. Последняя фраза девочки добила его окончательно:

— А если у вас уже есть котенок, может, вы знаете тех, кому он нужен?

Уже икая от хохота, Джо ответил вопросом на вопрос:

— А куклу, стало быть, ты совсем не хочешь?.. Нет, ты посмотри, какая красивая! Настоящая принцесса. А своего Стики, ну прости, милая, Снеки давай сюда. Давно мечтал, знаешь ли, о котенке. — Джо вновь поперхнулся смехом. — Можно сказать, что это подарок. Мне так давно не дарили подарков, Мари!.. А уж чтобы пришли и ничего для себя не попросили…

Еще долго потом смеялся Джо, гладя котенка и вспоминая, как посветлевшая девочка уходила от него, прижимая к себе куклу, и платье, и сладости.

— Приходи еще! — сказал он ей напоследок, прежде чем выкурить для Снеки блюдце молока и снова заснуть, чтобы увидеть Индию. — И все-таки я буду там, — шептал Джо, проваливаясь в сон под теплое мурчание котенка, пристроившегося у него на груди.

Когда в комнату вошла Маргарет, держа поднос с кофе, Джо уже ехал верхом на огромном белом слоне — он охотился на тигра, чтобы поймать его и заставить выпить горячего молока.

Маргарет, стараясь не шуметь, медленно попятилась к выходу, но, наткнувшись на парусник, уронила поднос. Замерев на одной ноге и не сводя глаз со спящего, она через некоторое время вновь начала пробираться к двери. Даже дыхание задержала, чтобы не разбудить Джо.

— Эх, а ведь рядом могла быть Джейн! Такая тоненькая и бесшумная! Или Молли. Но куда мы без Маргарет?.. — похлопав слона по боку, сказал Джо и закурил трубку.

Наталья Анискова. Любовник

Если вы ко мне на прием, то в регистратуру вам не надо. Лезьте себе на второй этаж и шуруйте по коридору налево. Там сначала будет здоровенная очередь к терапевту, за ней поменьше к хирургу, а потом и совсем маленькая. Думаете, раз маленькая — то ко мне? Ошибаетесь, это к проктологу. У меня очередей не бывает. Не оттого, что коновал какой, а потому, что специальность у меня новая, и люди еще не привыкли.

В общем, дуйте себе мимо проктолога и сворачивайте направо, в закуток. Раньше там уборщицы швабры хранили. А сейчас швабры сократили, и вместо них в закутке мой кабинет. На двери табличка с надписью «СТОРГОЛОГ», но вы ее не читайте. Во-первых, потому что, кто такой сторголог, все равно не знаете. А во-вторых, потому что табличка гипсом заляпана. Это Любка ее гипсом, медсестра, чтобы людей не путать. А под табличкой она же надпись намалевала — масляной краской наискось во всю дверь — для доходчивости. Вот ее и читайте, тогда ни за что не ошибетесь, если вам ко мне. Русским по белому написано: «Доктор Любовник» — это я и есть.

Девице навскидку лет двадцать. Красивая. И тряпки соответствуют.

— Присаживайтесь. На что жалуетесь?

— У меня проблема, доктор, — девица вздыхает. — Я люблю сразу двоих…

За спиной саркастически хмыкает Любка. Полиаморию она не одобряет.

— Подробней, пожалуйста. Кто такие? Как давно любите? Почему обратились к врачу?

— Давно, доктор. Со школы — мы учились в одном классе, все трое. Вчера Петя сделал мне предложение, когда узнал, что я беременна. А Игорь — неделю назад, я согласилась. Теперь не могу отказать Пете.

— От кого вы беременны?

— Не знаю, доктор. Я думаю, что от Игоря. Но от Пети тоже может быть. Или даже от Альбертика…

Хмыканье за спиной превращается в возмущенное фырканье.

— Кто такой Альбертик? — обреченно спрашиваю я. — Тоже одноклассник?

— Нет, это парикмахер. Так что мне делать, доктор?

— Аборт, — отзывается из-за спины Любка.

— Прежде всего сторгограмму, — игнорирую я неквалифицированную помощь. — Вон туда проходите, к сестре.

Сторгограмму чертит хитрый прибор, называемый сторгоскопом. Это от греческого слова «сторгэ» — любовь. Как ни странно — к родственникам, и не обязательно противоположного пола. Впрочем, грекам было виднее. Так или иначе, прибор сканирует ауру пациента и в результате выдает затейливый рисунок, который для профана выглядит примерно как «Композиция Х» Кандинского. Ну а для специалиста — как анамнез.

— Так-с… — говорю я пациентке, ознакомившись с творением сторгоскопа. — У меня для вас хорошие новости. Вы абсолютно здоровы, никакой любви у вас нет. Ни к Игорю, ни к Пете, ни к кому там еще…

— К Альбертику, — подсказывает Любка.

— Ни к Альбертику. Идите себе спокойно домой.

— А как же я?! — ахает пациентка. — Как же я тогда замуж?

— Это не в моей компетенции. Я занимаюсь только больными. Симулянтам и ипохондрикам, извините, рекомендаций не даем. Лекарств не выписываем, на процедуры не отправляем. Всего хорошего.

Мужику лет тридцать. Среднего роста, плечистый, основательный. На спортсмена похож.

— На что жалуемся?

— Любовь без взаимности.

За спиной вздыхает Любка.

— Ясно, рассказывайте. Срок? Симптомы? Объект?

— Она не объект, — хмуро глядит «спортсмен».

— Хорошо, рассказывайте про «не объект».

— Красивая такая… — пациент рисует в воздухе что-то вроде восьмерки. — Сразу видно, что добрая. И такая вся, эдакая…

— Одухотворенная, — подсказывает Любка.

— Вот, точно!

— Хорошо. Почему без взаимности?