Оксана Обухова - Циклопы. Тетралогия

– Знаю, знаю. Вы если что – звоните! Прибегу.

– Спасибо, друг.

Из кабинета медленно вытекали гости. Иннокентий с бледными щеками, Жюли-Жози с поджатым хвостиком-метелкой, Зоя.

Зоя шла сама, циклопша тоже хотела видеть все ее глазами: Миранда, наконец-то, присутствовала там, куда ее не допускали! Не разрешали женщине с нестабильной психикой и оппозиционными настроениями путешествовать (хотя бы туристкой!) в чужие тела. Поставили на ней тавро запрета.

Теперь ее мечта – сбылась! Она здесь, она участвует, видит, полнокровно подпитывается запредельными эмоциями…

Завьялову было гадко видеть столь откровенную жадность до впечатлений. Он сидел внутри генерала молчаливым, сочувственным свидетелем и слово боялся вымолвить: утешать он никогда не умел, с соболезнованиями к мужикам не лез.

Да и что тут скажешь?! "Крепись, Константиныч, Ромка все равно говном был"?! Или наврать: "Ох-ох-ох, какого парня потеряли!"?!

Константиныч, когда внука вспоминал, только маленьким мальчонкой его и представлял! О мужике с одутловатым, потасканным лицом – не вспомнил даже на секунду.

К генералу подбежала собачонка. Лизнула свешенную руку.

На белом Кешином лице отчетливо выпучились глаза. Моргнули – жена совсем в собаку превращается!

Зоя, став совсем собой, забила Миранду внутрь, с закушенной губой и смягчившимся лицом, подошла к Потапову. Остановилась напротив замершего в кресле генерала. Негромко выговорила:

– Мы все слышали, Лев Константинович. Вашего внука и невестку убили – и з – з а н а с?

– Ну что ты, Зоенька, – печально усмехаясь, распрямился генерал. – Ромка сам во всем виноват.

Скупо, максимально сжато, Лев Константинович поведал девушке о причине своего появления в больничном морге. Невесело закончил:

– Он сам нарвался. Про мертвых так не говорят, но… мой внук, Зоя Павловна, был жадным тупым уродом. Полез туда, куда не следует. Замахнулся не по чину, вмешался в игры взрослых дяденек.

Лев Константинович встал, подошел к окну и некоторое время стоял ко всем спиной, разглядывая сад.

В комнате было абсолютно тихо, из-за забора послышалось негромкое фырчанье автомобильного мотора: столичный майор, видать, поговорив еще немного с участковым капитаном – отбыл. Лев Константинович вернулся в кресло. Поглядел на общество сурово, стойко, ждуще.

– Вы знаете, кто убил ваших родных? – отважилась на вопрос Зоя.

– Знаю, – кивнул Потапов.

– Почему вы сказали об этом полицейским?

Генерал пожал плечами:

– Роману и Ноне уже ничем не поможешь. А ввязываться в бесполезную бодягу – нет времени, я вам сейчас нужнее.

– Но почему?! Вы же знаете убийцу!

– Не убийцу, а заказчика, – покачал головой Потапов. – И это есть большая, недоказуемая разница.

"Лев Константиныч, – впервые вступил в разговор Завьялов, – а ты уверен, что заказчик именно твой Ковалев?"

"Абсолютно, Боря, абсолютно. Эти два недоумка, выйдя отсюда, сразу же с ним по телефону связались. Я уверен. Не знаю только, что дальше произошло… Ромка с выбитой челюстью разговаривать не мог, значит – Нонка расстаралась… Растрещалась дура заполошная. Чего уж там она заказчику моего эпистолярного творчества наплела – одному богу известно! Могла наврать, что я из Ромки признание выбил – доказательства, так сказать, на лице. Могла насочинять, что я сам обо всем догадался, и Коваля вычислил…"

"Они что – такие реальные дуболомы?! – искренне удивился Завьялов. – Не понимали, что при любых заказах убирают – связующее звено?!"

"Они, Борис, не знали, на сколько все серьезно. Думали – увлекся старый маразматик мемуарами, дурью мается, бумагу портит… А там все, Боренька, – всерьез. Без дураков. Хотя…, я по правде говоря, не все в воспоминания включил… Думал еще только – писать или пусть живет спокойно гнида…"

"А что там было, Лев Константинович? То есть – будет или есть".

"Да так…, – привычно вильнул матерый контрразведчик. – Недавно сняли гриф секретности с одной старой операции… Я в архивах покопался, нашел несоответствия. Догадался, кто мою группу подставил".

"На Великой Отечественной?"

"Воин, Боря, и потом хватало, – ушел от конкретного ответа генерал. – Я позже с материалами, бог даст, поработаю, покумекаю – что можно освещать, а чему еще время не пришло".

Если учитывать, что привычно секретничал Лев Константинович с человеком, засевшим в его мозгах, позиция, мягко выражаясь – наивная. Перед мысленным взором Бориса как будто замелькали кадры боевой фотохроники: растерянные либо озверелые лица потных мужиков в запыленной, присыпанной песком одежде, барханы, пальмы, дохлый ослик… Полутемный кабинет с засиженным мухами портретом заграничного президента. Графин с противной теплой водой. Расспросы, уговоры, шантаж, посулы…

Но это прошлое. Оно проскочило, промелькнуло, почти не затрагивая сердца. Завьялова больше тревожила, то и дело появляющаяся картина знакомого оружейного ящика. Того самого, откуда они позавчерашней ночью пистолет достали…

Помимо наградного ТТ в железной коробке хранились: пожившая двустволка с потертым прикладом и современная охотничья винтовка с оптическим прицелом. Боезапас в нераспечатанных картонных упаковках.

Завянь хотелось крикнуть генералу: "Не думай, дед, не думай! Оставь в покое винтовку с оптикой, забудь о мести, Ромка сам нарвался!" Но он молчал. Думы генерала были сокровенными, глубоко личными, не п о в е р х н о с т н ы м и.

Борис проявил тактичность. Решил, что генерал сам справиться с желанием – прикончить негодяя Коваля собственными руками. Остынет понемногу. Глупо тратить остаток жизни на свары, месть и тюрьмы…

Напротив генерала стояла невероятная компания с растерянными лицами (и одной мордочкой), в глазах у Зои блестели слезы. Лев Константинович скривился, потер скулу:

– Мне надо позвонить дочери, сообщить…, – проговорил Потапов и, встав, прошел в кабинет к домашнему телефону.

Завьялов деликатно спрятался внутри чужой души, представил как будто уши затыкает и зажмуривается.

И действительно – о г л о х, как по приказу. Ни слова не услышал из разговора Константиныча с родственниками. Чувствовал лишь, как сумасшедше ч у ж о е сердце колотится, подрагивают руки. И очень, очень хочется курить!

"Открыв глаза" увидел, что Лев Константинович стоит напротив зеркала: невесело помолодевшее лицо разглядывает. "Что, Борька. Удивится Танечка, когда отца таким увидит?"…

Генерал уже почти отошел от опасного для двух разбалансированных интеллектов зеркала, один последний, мельком, взгляд на его поверхность бросил…

И тут же упал на пол, закатился под письменный стол!