Михаил Немченко - Только человек

— Я лишаю вас слова! — закричал председательствующий из своего сосуда. — За неуважение к Суду и преднамеренное использование ею в рекламных целях Союз планет Веги будет оштрафован не менее чем на восемнадцать договорно-галактических объемов водорода! Точную сумму Суд объявит позднее…

— Я все-таки не понимаю… — покачала головой Рина, поднявшись с кресла. — Уплатить такой огромный штраф только ради того, чтобы побыстрее всех ознакомить…

— Будь спокойна, они на этом не проиграли, — усмехнулся Антон. — Роботы будут нарасхват, и выручка от продажи лицензий перекроет штраф, по крайней мере, впятеро. Могу тебе поручиться, что они это все заранее скалькулировали. Вега — она ведь как-никак с пережитками…

Тоже нужное дело

Комнату еще наполнял зыбкий утренний полусвет, когда раздался стук в окно. Позвонков открыл глаза. За окном на перилах лоджии сидел большой белый аист, держа в клюве перевязанную лентой коробку из голубого картона.

— Выспаться не дадут, — зевнув, проворчала в своей постели Люся и повернулась на другой бок. — Является ни свет ни заря…

— Раз прилетел — значит, пора, — мягко возразил Позвонков. — Ты же знаешь: у них график, по минутам все расписано.

— Ну и вставал бы сам, — сказала Люся и, неожиданно приподнявшись, запустила в мужа лежавшим на тумбочке апельсином.

— Иди, иди, — молвил Позвонков, заслоняясь одеялом. — Нельзя заставлять его столько ждать. У него достаточно дел и без нас.

Точно в подтверждение этих слов, аист осторожно опустил коробку на стул в углу лоджии, подлетел к самому окну и деликатно, но настойчиво три раза постучал клювом в стекло.

— Ну и летел бы себе, — проговорила Люся, потягиваясь. — Положил — и лети дальше.

— Не понимаю, что с тобой сегодня? — удивился Позвонков. — Совсем, что ли, обленилась? Ты же прекрасно знаешь, что он не улетит, пока не получит заказ.

— Сам обленился, — сказала Люся, встав наконец с постели.

Накинув халат, она подошла к столу и торопливо написала что-то на тоненькой, как бумага, белой пластинке. Потом открыла дверь и вышла в лоджию. Позвонков, успевший натянуть тренировочный костюм, последовал за женой. Люся вложила пластинку в клюв пернатому посыльному, и аист, взмахнув крыльями, растворился в белом птичьем облаке, заполнившем, казалось, все окружающее пространство. От тонущих еще в утреннем тумане нижних этажей города-дома до уже золотящихся на солнце окон пятисотого этажа, — куда ни глянь, во всех направлениях летели, парили, спускались, взмывали ввысь тысячи белокрылых птиц. Был тот утренний час, когда дрессированные аисты доставляют в квартиры заказанные накануне завтраки, унося в клювах заказы на ужин.

— Значит, тоже собрался в дрессировщики? — повернулась Люся к мужу.

— Я?! — поразился Позвонков. — С чего ты взяла?!

— Напомнить тебе, куда посылают нарушителей монополии? — голос Люси вдруг превратился в раскатистый мужской бас. — Их посылают на птичник!.. Торопись: вот-вот нагрянет инспектор. Не успеешь замести следы — дрессировать тебе аистов!

— Это ты — мне?! — Позвонков набрал воздуху, чтобы погромче возмутиться, и… проснулся в своем кресле перед пультом.

«Что за чертовщина, — подумал он, обводя еще не совсем прояснившимися глазами вырубленный в скале бункер. — И приснится же такое…»

Вокруг все было как вчера и позавчера, как все эти недели. Замершие стрелки приборов, погасшие табло, тлеющее, дремотное мерцание индикаторных кристаллов на стенах. Лишь панели связи и систем жизнеобеспечения переливались бодрыми зелеными и синими огоньками, да матово светился экран внешнего обзора. Словом, все, казалось бы, свидетельствовало о том, что там, в недрах астероида, работы давно приостановлены. Но подрагивающий пол бункера говорил о диаметрально противоположном: работа идет, быстрая и не прекращающаяся ни на минуту, — только неподконтрольная табло и приборам. И это означало, что он, бригадир пчел Позвонков, нарушает монополию…

Да, но Люся-то осталась на Земле и о его космических прегрешениях ничего знать не может. И никто из землян не знает. Ни одна живая душа, кроме Ула Свансена, две недели назад навестившего Позвонкова по пути с Ганимеда на Марс. Едва выйдя из своего патрульного планетолета, проницательный Ул понял, что происходит на астероиде, и задал бригадиру пчел хорошую взбучку. Но Позвонков знал: его однокашник по Лунным курсам — надежный друг и никому не проболтается. Тем более что Позвонков сам уже искренне сожалел о случившемся и дал Свансену слово, что нарушил монополию в первый и последний раз… И вот теперь этот странный сон, слишком похожий на предупреждение. Неужели — нейролуч? Обычной связью не воспользуешься сразу всем станет известно — и решил шепнуть нейроволнами прямо в мозг?

В общем-то не очень в это верилось. «Мыслепередача» с Марса сюда, в пояс астероидов, конечно, возможна: у Свансена, как и у всех патрульников базы, имеется на корабле надежный транслятор. Но сфокусировать нейролуч, направленный так далеко, можно лишь ценой огромного нервного напряжения. На такое решаются в самом крайнем случае. И уж если бы Ул решился, он бы, надо думать, предупредил друга прямо и недвусмысленно, а не через зыбкие сновидения…

На этом месте мысли Позвонкова прервал кристалл, багряно загоревшийся над дверью шлюзового коридора. Тяжелая дверь медленно, будто нехотя, открылась, и в бункер вошел Степаныч, оранжевый, как апельсин, пчел двухметрового роста. Прошагав к аккумуляторному стулу, он тяжело плюхнулся на него, звякнув спинными электродами, и зажурчал, замурлыкал, вкусно прихлебывая электричество. При этих звуках Позвонкову почему-то всегда вспоминалось детство в Камышлове, их квартира в первой городской стоэтажке, где на кухне вот так же уютно журчал-мурлыкал высокий белый холодильник. Но сейчас бригадиру пчел было не до воспоминаний.

— Как там с вакуум-пастой, Степаныч? — обратился он к своему оранжевому помощнику.

— Только что кончилась, — послышалось сквозь журчание.

— Кончилась?! — Позвонков не поверил своим ушам. — Да ведь позавчера еще была полная емкость!

— Вот, ягода-машина, опять вы удивляетесь, — Степаныч повернул голову и посмотрел на бригадира круглыми светящимися глазами. — Будто не знаете, что они уплетают ее за обе щеки.

— Малина, — по привычке поправил Позвонков и неожиданно икнул, ягода-малина. А с пастой все-таки странно. При всем их аппетите ее должно было хватить еще по крайней мере часов на двадцать. Уж не припрятывают ли они нашу пасту впрок, а?