Андрей Николаев - Клуб любителей фантастики, 2005

Пока не разберутся, что к чему, на новую встречу с землянами не вылетят.

Наталья Макеева

СТРАННЫЕ ЛЮДИ

Сторож Проктор Брудовский боялся Странных людей.

Он никогда их не видел, никогда даже не слышал об их злодеяниях. Жизнь его была тиха и размерена, словно мутный ручей, она текла так неторопливо, что в минуты тяжкого похмелья Проктор спрашивал сам себя: «Да разве ж это жизнь?» И только страх, иррациональный страх, который невозможно понять и изжить, говорил ему: «Ты жив, еще как жив, но это поправимо!» Сидя в своей крошечной будке, он изо дня в день вглядывался в лица прохожих в поисках того самого Странного человека.

«Главное, быть начеку! Главное, не пропустить! Ведь как оно бывает: расслабишься — а он, подлец, тут как тут. Хвать тебя, тепленького, и обухом по голове! Вот на той неделе голову в водохранилище нашли. В сумке она лежала, как качан капусты. Не к добру это, эх не к добру… Доберутся и до меня, старика. Ведь молодежь что — ей не до этого, ей бы все ногами дрыгать. Совсем распустились! А Странные люди здесь, да, я знаю, тут они — только и ждут, когда напасть. Но я-то начеку, потом спасибо скажете. А кому спасибо? Прошке спасибо, Прошке-дураку! Смейтесь, смейтесь, пока кровавые слезы не полились из глаз бестыжих!» Так размышлял старый сторож, спрятавшись за грязной занавеской. Иногда ему казалось, что вот он — враг, но в последний момент чутье подсказывало ему, что Странный человек пока таится, ворочается в своей тайной берлоге, вынашивая во сне зловещие и непостижимые замыслы. В этом была суть Странного человека — он был непостижим. Его мысли были тайной за семью печатями, его поступки — абсурдным бредом. Его суть — кошмаром, недоступным для понимания и враждебным.

По ночам сторож Брудовский метался в постели, падал на пол, кричал, просыпался в холодном поту. Во сне его пре следовали лица — бледные лица, на которых чернели хитро-зловредные щелочки глаз. Лица летали вокруг него и говорили, говорили… Бормотали непонятные слова, опутывали заклинаниями, а потом принимались душить Проктора невидимыми щупальцами. Он просыпался, выпивал из горла пару глотков водовки, и, обливаясь потом, бормотал до утра: «Не-ет, не возьмете., не возьмете…» И когда немного светлело, бежал на работу — к заветному окошку, мимо которого сновали толпы людей, мимо которого в любой момент мог пройти Странный человек. Сжимая старенькое ружье, Проктор готовил себя к последнему бою, неизбежному и ужасному.

Дни сменяли друг друга, окошко то покрывалось крупными каплями дождя, то изморозью и снегом, то тополиный пух вдруг прилипал и мешал обозревать простор. Проктор уже начинал думать, что пропустил злыдня, и теперь Странный человек сам наблюдает за ним, идет по пятам, слушает его ночные крики, расставив по дому маленькие приборчики. Проктор верил, что враг должен был пройти мимо его окошка, даже взглянуть ему в глаза…

Все вышло совсем не так, как предполагал Брудовский. Как-то раз он возвращался домой, как всегда слегка нетрезвый, почему-то совсем не думая о столь привычных кошмарах и странностях. В подъезде он увидел молодого человека, вид которого был жалок — явно, принял чего-то не того и теперь безуспешно пытался выяснить, в каком же мире ему лучше живется. «Эх ты, что ж ты так!» — сказал Проктор и покачал беззубой головой. «Да я вообще странный чувак», — ответил юноша. Тут перед сторожем пронеслась вся его жизнь, весь его страх. Он понял, что час пробил. Прок тор накинулся на Странного человека и повис у него на шее в попытке задушить.

В течение нескольких минут соседи не решались выйти посмотреть, что же происходит. Все это время молодой человек избивал внезапного агрессора — сперва сбросил с шеи, хорошенько стукнув о стену, а потом стал топтать тяжелыми сапогами, превращая несостоявшегося героя в кровавое месиво. Когда наконец прибыл отряд милиции, все было кончено. Стены подъезда были забрызганы кровью, а сам убийца стоял, непонимающе взирая на дело своих рук и ног, и повторял: «Странно… странно…». Соседи, услышав это, вспомнили россказни покойного и поняли, насколько же он был прав.

Юнца того, конечно, посадили и теперь принудительно лечат от наркомании. Но не век же ему сидеть! И жильцы того дома с ужасом изо дня в день вглядываются в лица прохожих, думая о Странном человеке, который рано или поздно вернется, одев кованые сапоги, сжав окрепшие кулаки, смежив черные щелочки глаз.

Артур Кангин

ОСТРОВ ПОПУГАЕВ

Я — дворник в Марьиной Роще. Каждое утро, в семь часов, шаркаю метлой, натыкаю на палку с гвоздем бумажную дрянь и размышляю. Ну почему одним яхты, смуглые блондинки в бикини, нефтяные вышки, бриллианты от Кортье, а мне, в мои чуть не сорок лег, метла да совок?

Поздним мартовским вечером, возвращаясь из магазина с пачкой молока и буханкой хлеба, взглянул на небо. Звезды сверкали, как веселые мозаичные шашечки.

— Небо, почему? — обратил я к космической бездне язвящий вопрос.

Звезды заклубились, замерцали, казалось, смущенно, а в ушах моих отчетливо прозвучало: «Включи интернет!»

Я человек непьющий, слуху и зрению доверяю. Но это я слышал!

Дома тотчас врубил комп, единственную отраду в собачьей жизни. Скачал электронное письмо, читаю:

«Я — африканский принц с острова Кику, то есть острова Попугаев, Мустафа Седьмой, обращаюсь к Вам с просьбой.

Степан Васильевич! На острове Попугаев круглый год тепло и совсем нет хищных зверей. Поэтому здесь спокойно живут тысячи попугаев. Но на острове Попугаев много хищных людей. Они убили моих родителей. Я же на торговом корабле сбежал в вашу страну.

Степан Васильевич, помогите! Доверенные лица перевели мои средства в Москву. $20.000.000. Но я не могу вступить в права наследства, так как несовершеннолетний. Мне 13.

Ваш электронный адрес мне дал шаман Камбри и посоветовал связаться именно с Вами. Жду Вас завтра у центрального входа в зоопарк (метро «Баррикадная»), в 15:00.

Мустафа VII»

Я дрожащей рукой взъерошил волосы и перечитал сообщение несколько раз кряду.

На следующий день, отпросившись с работы, ровно в три часа дня я был у центрального входа в зоопарк.

— Дядя Степа, — кудрявый негритенок с пламенным взором взял меня за руку. — Я — Мустафа.

Одет пацаненок был неказисто. Китайский пуховик с распоротым рукавом. Разбитые, явно не по размеру, кроссовки. Но очи! Они полыхали, как у Царскосельского Пушкина.

— Как ты меня узнал?

— Шаман Камбри дал вашу фотку.