Николай Огнев - Крушение антенны
- Это пароходы предупреждают.
- А кто предупреждает?
- Не знаю... Должно быть, главнокомандующий. Мара, ты обдумала, что я тогда говорил?
- Ннну... обдумала.
- И что?
- Так себе, ничего.
- Должна сказать.
- Вот. Помнишь... приставал ко мне с дружбой...
- Ну, помню. Дальше.
- А я еще ответила, что дружба обязательно перейдет в более сильное чувство, потому что... между мальчиком и девочкой.
- Ну?
- Ну, и рано. Надо школу кончить. Записывай, пропускаешь.
- Вовсе не рано. Очень ты уж... умная.
- А чего ж глупой-то быть? Я, ведь не маленькая.
Неясно, полухрипло:
Рай-рай-рай-рай...
- Мара, ктой-то рай вызывает, боженьку тревожит. Вот ад, так, небось, никто...
- Не смеши, мешаешь.
Рай-рай... Старайтесь соблюдать осторожность... осторожность... осторожность...
Пролетал над добруджинским пиком циклон - старый седой и лохматый, где-то в южных снегах проводивший каникулы, Вила Злочеста - рупором руки и крикнула что-то циклону. Тот ее подхватил и помчал.
Пролетал над Веной, - стонут предместья голодные Вены; зато с Пратера сотни рук протянулись с бокалами ввысь, в честь Вилы Злочесты.
Летели над грозным когда-то Берлином, - и Берлин затуманился весь испариной нездоровых, голодных людей; а среди испарины - танцы, цветы и огни, словно венчик в цветке из тумана (венчики смерти тоже бывают кладут их на лбы мертвецам).
Летели в снежном, морозном тумане, - вились, извиваясь, падая в пропасть, взлетая в бездонное тусклое небо; снова летели в тесном об'ятии, снежно прижавшись друг к другу; далеко - внизу - по земле - волочились лохмы циклона; он встряхивал лохмами - и пушистые листья снега плавно ложились, ложились на землю; но старый, мудрый и древний старик многое видел; любил он лишь мимолетных любимых - -
Бензинным дизелем зазвенел пропеллер встречного аэроплана; срыву шарахнулся в сторону мудрый старик: сидя в каникульных южных тысячелетних снегах все двенадцать последних веков, не видал он дизелей - в сторону, в сторону, - врысссь! Вила Злочеста: о-гэй, это люди! - Люди?! Арррр-га, - и, присев, от земли прянул прямо на аэроплан. Крылья в острых колючках снега взметнулись, но бодрый упрямый мотор заревел, загудел, приказал, приказал! - и пропеллер сквозь длинные белые космы прямо в сердце циклона всверлился. Упрямой бензинной струей. Где твоя мудрость? Врысссь твоя древность, мудрый старик! - И выстрел с аэроплана, обыкновенный винтовочный выстрел, быстро и тускло сверкнув, потонул в нераздельных: вое циклона и реве мотора...
С визгом взвился в извилины злобного зева, - язвя, извиваясь, старик; и белую, длинную Вилу, так мимолетно любимую, - взвил, завил, закрутил
- снежные, жгучие искры посыпались в стороны, вниз - веером, бурей, метелью
и с великанской своей высоты швырнул старикашка Вилу на снежный восток, в равнины, в равнины и вслед ей провыл:
- Смотри, потеряешься там, - дороги назад не найдешшшшь...
Второй разговор в телефонной.
- Агния Алексанна - в будке?
- Здесь. Я дежурная.
- Поговорить бы надо... только с вами...
- Пожалуйста. Виктор, ступайте на урок. Я одна запишу. Садитесь, Иван Петрович. Только извините, буду слушать. В чем дело?
- Вот что, Агния Алексанна. Идите... за меня замуж.
- Замуж?! За вас?!
- Да что вы... так удивляетесь? Разве... непонятно было?
- Не-ет, понятно. Только... как-то сразу.
- Вот дак сразу! Ну, единым словом: идете или нет?
- Да почему вам пришло в голову?
- Па-нимаю. Я - мужик, рабочий, а вы - барышня, интеллигентка, значит - не пара. Хорошо-с. Прощайте.
- Да погодите вы, чудак какой. Вы не то... Стойте, погодите, не уходите, тут телефонят...
Центральная телефонная (басом):
Слушай-те, слушай-те, слушай-те, алло-алло. Религия и радио. Ре-лигия и радио. В Америке - в одной часовне, - в которой не полагается пастора - пришли к такому - заключению. В часовне этой около органа - поставили радио-телефонную установку...
...изголодалась... измучилась за последние годы... он хоть и грубый, а любящий...
- с громко говорящим - аппаратом и таким образом - прихожане - этой часовни могут слушать - проповедь пастора - другой церкви -
...нужно согласиться... нужно-нужно-нужно согласиться.
- известны - случаи - венчания - по радио - при расстоянии - между женихом и невестой в несколько тысяч - километров -
...да, расстояние порядочное...
- Дак как же, Агния Алексанна?
- Ну, что же? Я... согласна.
- Значит, так. Ладно. Ну... пока. А в деревне - будете жить?
- Мне все равно.
- Учительницей. Нужно, ведь, и им... культуру.
- Идите... мне нужно остаться одной.
Вечером горбачевская дача погрузилась в темноту: не хватило керосину; горели коптилки (каганцы) только в телефонной будке, в столовой, да в одном из классов топилась печка. У печки:
- Ничего ты, Мара, не понимаешь. Что ты со своей литературой сделаешь?.. Только языком трепать.
- А ты с математикой что сделаешь?
- Без математики - ни машин, ни паровозов, ни радио, ни аэропланов, ничего не было бы без математики. И дома-то построить нельзя. А с литературой что построишь?
- Коля, ты, все-таки... говоришь глупости. Литература развивает человека. Захочется тебе выразить свои чувства, ты и не можешь, а я могу. Я вышла из дома. Было уже поздно. Луна освещала своим серебристым светом сад, и ее нежный свет так и переливался на снегу. В воздухе чувствовалась нега...
- А вот и могу! А вот и могу! Я вышел из дому в семь с половиной часов вечера. Луна светила под углом в 45 градусов и освещала квадраты и кубы усадьбы. В воздухе носились незатухающие колебания...
- Не то это. Не то, не то и не то.
- Нет, то. Если тебе охота размазывать - размазывай, а я не хочу.
- Нет, это не то. - Мара встала во весь рост - высокая, сильная, стройная; желтый, зловещий свет печки покрыл тенью ее лоб и глаза. - В замке был веселый бал, музыканты пели... Ветерок в саду качал легкие качели... Прелесть, правда?
- И это скажу, - с нежным упреком Коля. - В замке был бал, играла музыка, и ветер скоростью в четверть лошадиной силы раскачивал качели, Мара... Милая Мара... все равно ты меня не переспоришь...
Леонид Матвеич - мимоходом - остановился, усмехнулся, бросил собеседникам: - "дурашки, дело во взаимном равновесии", прошел к себе, в одинокую темную комнату. Немного погодя, постучался Стремоухов, и, подавая рукописную газету, угрюмо:
- Ребята, вам велели дать... для прочтения. Потом... извините, что ругался.
- Ну, ничего, ерунда, пустяки. Я сам виноват. Садись в шахматы, каганец сейчас зажжем.
- Не-ет, я сегодня на деревню обещался, там поминки. (И насчет земли потолковать с председателем, - это про себя.) Знакомого схоронили.
Шкраб остался один, зажег маленький, синий огонек и прочел в конце газеты:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});