Сергей Смирнов - Тот, кто сидит в пруду

Он шел по дороге из бетонных плит и бормотал себе под нос: «Блазени нисие духом, ибо их есь Салсвие Небесное…» — цитату из Нового Завета, выученную по настоянию богомольных кирилловских старух.

— Колюска — халосий, — говорил он, улыбался и гладил себя по небритой щеке, заросшей жестким сивым волосом.

Он вышел к Рыжовским прудам и уныло побрел по берегу, собирая прибрежную гальку и швыряя камни в воду. Шел, шепелявил беззубым ртом: «Блазени нисие духом…», ничего не замечая вокруг, погруженный в темный омут своего безумия.

— Гляди-ка, Колюшка-дурачок идет, — толкнул Ванька Попов Мишку Кретова локтем в бок. Ребята ловили на прудах, недавно освободившихся ото льда, ротанов, и маленькое пластмассовое ведерко уже наполовину было заполнено богатым уловом.

Колюшка безучастно плелся мимо.

— Сейчас увидите концерт! — заверил приятелей Вовка Иванов, милицейский сынок. — Эй, Колюшка, поди-ка сюда!

Тот замер, как вкопанный, медленно повернулся в сторону ребят и нерешительно приблизился к ним, остановившись в трех шагах. Его руки безвольно висели вдоль тела.

— Кусать хоца! Кулить хоца! — законючил Колюшка.

— Вот тебе рыба. Вкусно! — ухмыльнулся Вовка, доставая из ведерка склизкого ротана, который еще трепыхался и шевелил жабрами. — На, ешь!

На глазах у изумленных малолетних мучителей дурак с аппетитом захрустел живой рыбой, перемалывая ее беззубыми деснами. Слюна, смешанная с рыбьей кровью, стекала по подбородку.

— Я щас сблюю! — сказал Ванька, передернувшись от отвращения и сплевывая на песок.

— Подожди! То ли еще будет. Второе отделение концерта! — торжественно объявил Вовка.

Колюшка между тем прожевал рыбу и проглотил вместе с внутренностями, довольно утер рот рукавом пиджака, рыгнул и снова заныл: — Кулить хода!

Вовка прикурил сигарету без фильтра и протянул ее Колюшке огнем вперед. Тот засунул тлеющий конец в рот и довольно задымил.

— Холосо!

— Ну, теперь проваливай, не мешай нам рыбу ловить! — злобно прикрикнул на него Мишка. — Пошел вон, дурак!

Колюшка непонятливо топтался на мосте, переводя взгляд с одного мальчика на другого.

— Убирайся отсюда, понял?! — Мишка швырнул в дурака камень, угодивший тому в колено. Колюшкино лицо собралось морщинами, как печёное яблоко, и он громко заплакал. Осыпаемый градом камней, он медленно отступил в сторону и, продираясь с ревом сквозь кусты, закричал: — Мальциски — плохие, Колюска — халосый!

Неисповедимые пути вывели Колюшку к военным складам. Он бесцельно пошел вдоль забора, утирая грязным кулаком слезы. Затем вдруг резко остановился и повернулся к забору. Глаза его широко раскрылись, зрачки расширились, нижняя губа безвольно отвисла.

— Эй, ты чего там стоишь? — окликнул его часовой с вышки. — Здесь стоять запрещено. Уходи-ка отсюда подобру-поздорову.

Колюшка запрокинул скованное страхом лицо и закричал:

— Тама…, тама… — он неопределенно махнул рукой в направлении ангаров. — Оцень стласна! Оцень плоха!

— Что ты там бормочешь? Ну-ка быстро убирайся отсюда, а не то я стрелять буду! — В доказательство своих слов солдат передернул затвор и направил ствол в Колюшкину сторону. Тот обхватил голову руками и кинулся прочь. Вернувшись под вечер домой, он ворочался на грязном матрасе у стены, бездумно смотрел в потемневшие окна и причитал:

— Оцень стласна, оцень плоха!

5. Майор Веригин. Серпейск

В десять тридцать утра уполномоченный КГБ по Серпейскому району майор Веригин, а в разговоре между своими просто Ерофеич или Дед, вошел в свой служебный кабинет. Все еще было пасмурно, дождь, поливавший всю ночь, не закончился, вопреки бодрому заявлению Гидрометцентра. В грязное, заляпанное непонятно чем уже много лет назад окно царапались и стучались ветви шиповника. По жестяному подоконнику шлёпали тяжелые капли. На душе было привычно паскудно. Ерофеич уселся в допотопное деревянное расшатанное кресло, стоящее боком к окну, опустил плечи и уставился в грязный, заплеванный, давно не крашенный пол. Не хотелось ни на что смотреть, ни о чем думать. Не хотелось ничего делать. Вон в углу столик уже покосился под весом груды бумаг, накопившихся за несколько месяцев. В основном это были анкеты, которые надо распечатать, разослать по адресам для получения допусков. Но, может быть, там было и что-то срочное.

На хрен! Где же этот раздолбай, юный чекист-самоделка? Во, наградили помощничком на старости лет! Видимо, опять девок по кустам гоняет. С его аппетитом никакой дождь не помеха. Надо бы его за машинку посадить, пусть хоть одним пальцем по странице в день шлёпает, все-таки какая-то польза от него будет.

Конечно, Ерофеич понимал, что этого юного наглеца не удастся заставить хоть что-нибудь сделать, но хотелось для собственного уважения считать себя начальником. Он вытащил из пачки, лежащей на столе, сигарету, размял её, закурил, но через пару затяжек, не затушив, запустил ее в угол. Насколько же паскудный вкус у этой «Примы»! А сопляк на глазах у начальника смолит «Мальборо» или этого, как его?.. — склероз! — «Верблюда». В такой депрессии он находился уже давно, все не получалось, все опротивело. Но надо было держаться ещё почти год до законной пенсии.

Наконец в коридоре послышались шаги, к тому же этот гад мурлыкал под нос привычное битловское «Естедей». Ерофеич начал заводить себя. Ну, сейчас он выдаст этому цветику!

Лейтенант Коняев прошел за стол, на место начальника, плюхнулся на заскрипевший стул, привычным движением вытащил из кармана пачку «Кэмела» (ну, конечно же, «Кэмел»!) вместе с очень уж легкомысленной, даже на взгляд много чего повидавшего начальника, зажигалкой.

Майор хмуро, из-за плеча, медленно поднял глаза на своего лихого подчиненного. А тот был явно чем-то доволен. Ерофеич давно, может быть, с самого детства, ненавидел такие юные розовые упитанные рожи, а у этого ещё и торчащие крупные уши да кучерявые чёрные волосы. Ох, и выдавал он им по полной норме в своё время, молодой опер Веригин! Люди, возможно, до конца жизни не могли понять, за что с таким остервенением молча крушит рёбра и лихо выбивает зубы этот коренастый, со злобным прищуром серых свинячьих глаз, зверюга. Может быть, кто-нибудь и спросил бы, но за всю последующую жизнь Веригин своих «крестников» не встречал.

— Чего киснешь, Дед? Всё путем! Начинается самое интересное дело в твоей практике. Можешь вертеть дырку на кителе под орден. Есть ценная оперативная информация. Я добыл.

— Какую ты, на хрен, информацию добыл? Опять под юбкой какой-то? Почему без согласования со мной? Я ведь должен дать разрешение на разработку любого мероприятия как твой начальник. Ты что, службу не знаешь? Вылетишь отсюда, к черту, как пробка. Нашел тёпленькое местечко…