Абдухаким Фазылов - Уникальное подпространство

* * *

На следующий день институт тихо гудел, как разбуженный улей. Директор не вышел на работу. Расул Сагдуллаевич же заперся у себя в кабинете и никого не принимал. Только иногда, неожиданно появляясь в приемной, вызывал нужных людей тоном, не терпящим ни малейшего возражения, отчеканивал распоряжения и опять скрывался за дверью. Все старались не приближаться к дирекции и дрожали при вызове туда. Зато в лабораториях, в укромных местах коридоров вовсю шли обсуждения вчерашнего инцидента. Источником этой смуты были участники совещания, сообщившие еще вчера же своим доверенным близким ("по секрету", естественно) о совершенно невероятных происшествиях, случившихся на только что закончившемся совещании. К полудню, как это обычно бывает, слухи и толки, полностью оторвавшись от первоисточников, начали существовать самостоятельно. Фантазия научных сотрудников стремительно устремилась ввысь, не признавая никаких границ. Суждения, прошедшие через призмы различных взглядов, открытых и тайных стратегий сотрудников, приводили к потрясающим версиям. Говорили о наступившем наконец разладе между директором и "Правой рукой" после десяти лет слаженной совместной работы. Передавали шепотом, что "Правая рука" решил занять место директора и что вчерашний инцидент есть первое звено его программы, рассчитанной на несколько месяцев. Рассказывали также, будто все это происходит из-за того, что Расула Сагдуллаевича больше не устраивает установившаяся между ним и шефом форма дележа, так называемого, директорского фонда, которым они распоряжались сообща в исключительна конфиденциальных целях. Были даже такие совершенно фантастические утверждения, что у "Правой руки" пробудилось нечто, отдаленно напоминающее человеческую совесть, которая подталкивает его к решению вывести шефа на чистую воду. Но большинство сходилось во мнении только в одном. После такого публичного выступления дни Расула Сагдуллаевича на посту заместителя директора по науке сочтены. К концу дня основная часть публики начала подчеркнуто почтительно здороваться с Бузрукходжой Саидходжаевичем, справедливо считая, что он и есть реальная кандидатура на этот, ставший почти уже вакантным пост. Вокруг Рустама сразу образовался глубокий вакуум. Хотя никто не мог толком сказать, в чем его вина, все были уверены, что в любом варианте дальнейшего развития событий ему несдобровать. Он конченый человек, и посему контактировать с ним бесполезно, возможно, и опасно. Исчезновение его из института - вопрос времени. Бедный Рустам! Я ликовал. Вчера, когда шайтан вернулся в рисунок, покинув лабиринт мозговых извилин Расула Сагдуллаевича, я развернул листочек. Чертик расплылся в улыбке. - Ну как? Тебе понравилось? Давай еще кого-нибудь заставим говорить правду. Например, этого, э... твоего, э... Эшанходжаева, а? Я погрозил ему пальцем: - Но-но, не увлекайся. По уговору сценарий буду составлять я. - Ладно, ладно... Может быть, мне сбегать, узнать, что там происходит сейчас у директора? - Этот прием мне не подходит. Надо посмотреть, чем кончится эта история. Шайтан сделал кислую гримасу, обиженно буркнул: - А жаль, было бы интересно... Я-то представлял, что происходило там, у директора, между ним и "Правой рукой" - кое-что начал понимать в их повадках за прошедший год. - Алим Акрамович, не ругайте меня, - поспешно должен был бы сказать Расул Сагдуллаевич, как только мы (и вместе со мной шайтан) покинули кабинет, я сейчас все постараюсь объяснить. - Что-о-о...? Ты еще собираешься что-то говорить после всего этого, подлец?! - взревел директор. - Алим Акрамович, домла, со мной что-то случилось. Когда вы обратились ко мне, я встал уже готовый, чтобы разделаться с этим упрямым ослом. Через несколько минут этот трус сам начал бы просить вас о соавторстве. Но, как только я собрался говорить, вдруг кабинет с людьми словно перевернулся у меня перед глазами, и я перестал управлять собой. Я чувствовал, даже сознавал, что говорю не то, что нужно, но остановиться не мог. Словно шайтан какой-то вселился в меня и управлял моим языком. -- И ты хочешь, чтобы я поверил этой басне? Говори, какую цель преследуешь? - грозно спросил шеф. - Домла, ради аллаха, поверьте. Я не знаю, что со мной случилось. Я по-прежнему верен вам... -...даже после того, как пытался бросить тень на мой авторитет? - зло прервал шеф. На глазах у Расула появились слезы. - Не губите меня, домла, я не знаю, что со мной случилось. Поручите, я сотру в порошок всех, кто ведет себя вольно. Они будут трепетать перед вами пуще прежнего. Вы же знаете меня. Директор был сильно озадачен. Да, заместитель действительно был незаменим. Расставаться с ним так, сразу - жалко. - У тебя раньше бывало такое когда-нибудь? - немного смягчившись, спросил он. - Нет, домла, это видимо, от переутомления. - Но зато ты сказал, что у тебя на уме? - Нет, Алим Акрамович. Меня какой-то шайтан попутал. Надеюсь, больше это не повторится. - Ну, ладно, допустим, на этот раз я тебя прощу. А что собираешься делать с народом? Люди наверняка уже знают обо всем. Как же мне работать с ними, сознавая это? - Алим Акрамович, вы же знаете сотрудников. Никто не посмеет даже упомянуть при нас об этом дне. Между собой тоже скоро перестанут говорить, побоятся доноса. Так постепенно и забудут... - и тихо добавил,- если вы не измените своего отношения ко мне. Директор сделал паузу, сморщив лоб, потом сказал строго: - Ладно. Впредь стерегись, больше не прощу. Сегодня же сходи к психиатру. Считаю, что всего этого не было. Но если почувствую, что это было задумано тобой, смотри, твоя карьера кончена, и не только как химика. Я тебя везде достану.

* * *

Нет, не сверхъестественная сила, воплощенная в образе шайтана, а несколько простых, правдивых высказываний смогли устроить такой переполох в застоявшемся мраке институтского быта. Только теперь правда перестала быть для меня абстрактным понятием. Подумать только, всего несколько фраз, произнесенных публично, и так, что вещи в них назывались своими именами... - На одной твоей, так называемой, правде далеко не уедешь,пренебрежительно бросил шайтан у меня дома, разглядывая картину "Последний день Помпеи", висевшую над моим столом. - Не тебе говорить об этом! - меня разозлил его тон. Я, можно сказать, наконец увидел силу, разрушавшую зло и несправедливость, а он издевается над моей верой. - Допустим, несколько человек где-то изрекли правду. Ну и что? Эти люди вскоре сами откажутся от нее, иначе рано или поздно с ними расправятся другие, не заинтересованные в такой правде. Я лично не раз участвовал в таких операциях. Самое забавное, они же не по своей инициативе и, значит, не всегда будут ее говорить, эту самую правду. В основном только тогда, когда я или ваши судебные органы копаемся в их извилинах, вытряхивая ее оттуда. После нас они, как мы имели возможность убедиться, начнут врать вдвойне - лишь бы реабилитироваться перед теми, кому успели насолить против своей воли. Другие же преспокойно продолжат врать и лукавить, лицемерить и злословить, клеветать и маскировать свои деяния в зависимости от необходимости и обстоятельств. Не могу же я, например, вселиться в черепа всех проходимцев одновременно, согласись? - Не много ли на себя берешь, шайтан, судя о делах людских? - Но, но, но, - прервал он меня обиженно, - в этом-то я кое-что понимаю. За вашими делами, в основном, наблюдаем, а иногда и вмешиваемся в их ход мы, а не те, кто на небесах, как наивно представляют верующие у вас. Тому, кто высоко вознесся, не до вас, поверь мне. Он знает себе только делить вас на грешников и безгрешных, как говорится, уже после пожара. "С ним надо быть поделикатнее,- подумал я.- Ведь нам еще вместе работать. К тому же он, кажется, совсем не глуп, его голыми руками не возьмешь". - Хорошо, хорошо. Возможно, мы ничего не добьемся в мировом масштабе с помощью наших операций. Но, по крайней мере, перепутаем карты ближайшему окружению. А то у них все получается слишком гладко и складно. Просто обидно. - Ты думаешь, у них все получается так, само по себе? Как бы не так. Возьми хотя бы такой факт, что все ваши общественные организации, в придачу и Ученый совет, превращены в службы, обеспечивающие надежную стабильность порядков вашего института. Это же ведь результат многолетней кропотливой работы вашего шефа и его сподвижников. Им надо было находить, как у вас именуют, беспринципных, но кровно заинтересованных в научной карьере людей, протолкнуть их на ключевые посты общественных организаций и через них проводить свои дела. А это дело непростое - ведь искатели правды оказывают сопротивление. Против них приходится бороться. - Не оскорбляй это слово! Борьба ведется только за справедливость. Карьеристы, проходимцы и приспособленцы маскируют свои действия этим возвышенным понятием. - Ну и принципиальный же ты у меня. Прямо топорная прямолинейность суждений. Чего же ты хочешь, в конце концов, от людей? - Чтобы никто не обманывал, никто не пробивался вперед, расталкивая других локтями, и никто не устанавливал свою личную власть над другими. - И что будет в результате? Чего ты этим добьешься? Неорганизованной, мелкомасштабной псевдосправедливости - анархии? Не лучше ли организованная несправедливость? Это все-таки система. Я чувствовал, что теряю самообладание. - Не интересует меня твоя философия. Я самый обыкновенный человек и считаю, что меня несправедливо притесняют. Я им покажу, как... - Ха-ха-ха! Личные счеты, корысть,- восторженно взвизгнул, потирая руки, шайтан,- так мне приятнее работать! У меня в руках оказался тяжеловесный том недавно переплетенного институтского годового отчета, готовый плюхнуться на шайтана...