Харлан Эллисон - Спит - и руки недвижны

- Пора двигать, - сказал командир двум своим подчиненным.

Буровая машина вновь вгрызлась в землю - а в кабине ее безмолвно рыдал Эбботт.

Прорвавшись сквозь блестящую стену голубого камня, они очутились в зале, далеко превосходившем все известные Эбботту творения рук человеческих. Стоило стянуть респиратор, как на отполированной стене сразу возникло ясное отражение его взволнованного лица. Интересно, откуда он знал, что тут можно дышать? Оставалось только удивляться...

Пол был из зеленого металлического вещества, которое то открывало глубочайшие бездны - будто смотришь в морскую пучину, - то казалось сущим мелководьем - будто источник света размещен прямо под зеркальной поверхностью. Неподалеку от пробуренного в каменной стене отверстия располагалась круглая платформа - вроде бы из того же зеленого материала, но заметно темнее и прочнее на вид. Платформа не лежала на полу, а была подвешена лишь в нескольких сантиметрах от обманчивой зеленой бездны. На ней стояло затейливое кресло. Особенное внимание привлекали свечи в золотых шаровидных подсвечниках, располагавшихся на кресле в рунических точках гексаграммы.

Да, свечи привлекали внимание.

Но бросалась в глаза и еще одна деталь.

В кресле сидел Спящий.

Облаченный в тяжелый костюм. К воротнику привинчен массивный шлем из стекла и металла - шлем и костюм, вес которых не выдержал бы ни один живой человек. Облаченный в тяжеловесный шлем и костюм, слишком просторный для иссохшего тела, в своем удивительном кресле сидел мертвый Спящий и видел сны. Пристально следил. Поддерживал мир.

Пульт управления, что замерял незримые напряжения и токи, казался еще мертвее обитателя подземного зала беззвучный и темный. Руки Спящего недвижно лежали на подлокотниках кресла. Он не шевелился.

А из-за спины к нему все ближе придвигались Эбботт и двое офицеров. Скафандры вдруг показались им нестерпимо жаркими в этой столетиями закупоренной пещере. Гигантский носовой бур капсулы наконец умолк. Только фары пылали оранжевым. Вытекая из зала, свет заливал бледно-голубые стенки только что пробуренной шахты.

А Спящий все смотрел свои сны.

Спящий, хранитель мира.

Один из членов команды с изумленным лицом двинулся вперед.

- Вот он, - тихо сказал другой.

Да, миф оказался правдой.

Офицер хотел было взойти на платформу и уже протянул руку к мантии Спящего.

К мантии, что скрывала нечеловеческое тело. Нечто совсем иное. Шесть столетий спустя ничего человеческого там уже не оставалось.

- Назад!

Застигнутый врасплох внезапным окриком Эбботта, офицер резко отдернул руку. Потом с покорным видом отступил.

- Возвращайтесь в капсулу. Переключите ход на обратный. Вернемся тем же путем.

Офицер пустился было к дыре в стене подземного зала, но вдруг остановился. Эбботт повернулся к своему подчиненному. Весь лучась радостью, тот восторженно улыбался:

- Черт возьми, мы все-таки справились! Справились! И теперь все начнется заново! Правда? Тут-то мы и получим новый шанс!

У Эбботта перехватило дыхание, и ответить он ничего не смог. Только властным жестом приказал подчиненному забираться в капсулу.

Оставшись один, Эбботт снова повернулся к Спящему.

В голове у него вертелись мысли о трупах, чьи глаза плюются смертью. Мысли о превращенных в руины городах и о толпах звероподобных йеху. Мысли о бессильно разинутых ртах, откуда вьется дымок. Мысли о великих людях, что в страхе выходят голыми на арены, временно заменяющие поля сражений. Мысли об имплодерах, высасывающих из воздуха звук и жизнь. "Боже, - смятенно думал Эбботт, - Боже милостивый, подскажи мне".

Но божеством своим Эбботт избрал Лина, а Лин выбрал преданность богу войны. Так что Эбботт остался в одиночестве. И со Спящим. Со Спящим, который был не в силах его засечь, не мог помочь ему и не мог разгладить. Попрежнему действуя как пешка, Эбботт оказался именно там, куда стремился, - и был страшно напуган. Он страшился ничего не сделать и вернуться на поверхность, оставив Спящего включенным. Страшился отключить его и позволить человечеству самому выбирать свою судьбу. Страшился принять решение за всех тех, что придут после.

Эбботт двинулся вперед - и словно призраки слетелись наблюдать за ним в том зале вне времени и пространства, откуда шесть столетий поддерживался мир. Призраки тех, что скончались естественной смертью, а не лопнули, будто стручки гороха, от пуль или бомб. Пристальные глаза их безмолвно вопрошали: "Мы прожили свои жизни до конца... так зачем же ты это делаешь?"

Когда Эбботт осмотрел пульт управления, все оказалось очень просто. Просто, как все гениальное. Просто и ясно.

И тогда он сделал то, что должен был сделать.

Буровая капсула двигалась обратно по шахте - и еще задолго до того, как они достигли дна океана, Лин вышел на контакт. Торжествуя, он горячо поздравил Эбботта. Война начнется незамедлительно, и Лин конечно же первым сделает свой ход. Ведь Лорайн все еще ожидает известий.

В самой буровой капсуле все тоже поздравили друг друга, когда Лин сказал, что вся слежка на Земле прекратилась. Спящий наконец заткнулся. И теперь двое подчиненных признались Эбботту: они получили приказ в случае колебаний командира немедленно его прикончить и продолжить операцию дальше. Лин внедрил им в головы этот приказ. Весьма искусно и дальновидно.

Но теперь офицеры с жаром уверяли Эбботта, мол, какие-то секундные сомнения у них и возникали, но они всегда знали, что он среди них самый разумный, самый сильный и сознательный. Что они искренне гордятся службой под его началом во время Великого Свершения.

Эбботт поблагодарил их и задумчиво откинулся на спинку кресла.

Командующий армией Лина размышлял о том, что он сделал в подземном зале Спящего.

Вспоминал внезапные мысли, пришедшие к нему в этом зале. Мысли не о мире и не о войне. Не о тех, кто уже погиб, и не о тех, кто будет продолжать гибнуть до тех пор, пока на Земле остаются люди. Не о Лине и даже не о себе. И не о том, чего им стоило туда добраться. Мысли о Спящем.

О мертвеце, который продолжал жить даже после того, как тело его истлело под мантией. О человеке, прожившем множество жизней сверх своей собственной, чтобы люди могли жить в мире.

И Эббот отключил его.

Но не совсем.

Система управления была проста. Достаточно проста, чтобы перестроить ее в нечто вроде замкнутого на самое себя кольца Мебиуса - в обособленную цепь, что начиналась со Спящего и на нем же заканчивалась. Он по-прежнему размышлял о мире, по-прежнему катил и катил свою волну нескончаемой слежки - с той разницей, что теперь ему не суждено было встретить мысли о войне, ибо просматривал он только собственные мысли о мире.