Нэнси Кресс - «Если», 1998 № 08

— Ты болен, Пек?

— Точно, — отвечает он.

— Но ты ведь лекарь. Вылечи свой кашель.

Он улыбается и облегченно приваливается к стене.

— Врачу — исцелись сам!

— Что?

— Ничего. Значит, ты осведомительница. Надеешься выведать у меня про научные эксперименты на детях Мира?

Я делаю глубокий вдох. Мимо нас проходит вооруженная Пек Факар. Ее всегда сопровождают двое прихлебателей — на случай, если кто-нибудь из заключенных попытается отнять у нее оружие. Я не верю, что такие попытки возможны, но мало ли на что способны нереальные! Пек Уолтерс провожает ее взглядом и перестает улыбаться. Вчера Пек Факар застрелила еще одного заключенного, уже не инопланетянина. У меня под койкой лежит записка — запрос на пополнение арсенала.

— Это ты решил, что я осведомительница, — говорю я. — Ничего подобного сказано не было.

— Точно, — соглашается Пек Уолтерс и разражается кашлем. Обессиленно закрыв глаза, он произносит: — У меня нет антибиотиков.

Новое земное слово. Я аккуратно воспроизвожу его: Ан-ти-био-тики?

— Лечебные протеины.

Опять кусочки пищи? Я уже освоилась с ними.

— Расскажи мне, как вы применяете протеины в своих научных экспериментах.

— Я все расскажу об экспериментах, но сначала ответь на мои вопросы.

Он станет спрашивать про сестру, просто чтобы удовлетворить свою грубую, жестокую натуру. Я чувствую, как каменеет лицо.

— Объясни, почему красть детей не так плохо? Почему за это не приговаривают к вечной нереальности?

Я облегченно моргаю. Ведь это так очевидно!

— Кража ребенка не наносит ущерба его реальности. Просто он растет в другом месте, у других людей. Но все настоящие жители Мира обладают общей реальностью, к тому же после перехода ребенок так и так воссоединится со своими кровными предками. Конечно, воровать детей нехорошо, но это не тяжкое преступление.

— А делать фальшивые монеты?

— То же самое. Настоящие или фальшивые — они принадлежат всем.

Он опять кашляет, в этот раз гораздо сильнее. Я жду. Наконец он произносит:

— Значит, когда я краду твой велосипед, я не очень сильно нарушаю совместную реальность, потому что велосипед остается у жителей Мира.

— Конечно.

— Но я все равно нарушаю своей кражей совместную реальность, пусть немного?

— Да. — Помолчав, я добавляю: — Потому что велосипед все-таки МОЙ. Ты все же поколебал реальность, так как не обсудил свое решение со мной. — Я вглядываюсь в него. Откуда такие детские вопросы? Ведь на самом деле он далеко не глуп.

— Для осведомительницы ты слишком доверчива, Пек Бенгарин, — говорит он.

От негодования у меня перекрывает дыхание. Наоборот, я прекрасная осведомительница! Разве я не сумела привязать этого землянина к себе с помощью нашей с ним общей реальности, чтобы спровоцировать обмен информацией? Я уже собираюсь потребовать у него должок, но он выпаливает:

— Так почему ты убила сестру?

Мимо бредут двое прихлебателей Пек Факар. Вооруженные. Из противоположного угла двора за ними следит фоллер, и мне виден, несмотря на расстояние, страх на его чужеземной физиономии. Я отвечаю как можно спокойнее:

— Я поддалась иллюзии. Решила, что Ано спит с моим возлюбленным. Она была моложе, умнее, симпатичнее меня. Сама я, как видишь, не очень привлекательна. Я не разделила реальность ни с ним, ни с ней, и иллюзия набрала силу. В конце концов, она взорвалась у меня в голове, и я… сделала это. — Я тяжело дышу и почти не различаю людей Пек Факар.

— Ты хорошо помнишь убийство Ано?

Я удивленно поднимаю глаза:

— Как можно это забыть?

— Нельзя. Мешают протеины, из которых состоит память. В твоем мозгу засела память. Там сидят сильные протеины. Мы проводили эксперименты на детях Мира, чтобы изучить структуру этих протеинов, узнать, где они помещаются, как работают. Но вместо этого узнали совсем другое.

— Что — другое? — спрашиваю я, но Пек Уолтерс только качает головой. Потом у него начинается новый приступ кашля. У меня возникает подозрение, что кашель — всего лишь повод, чтобы нарушить нашу сделку. В конце концов, он нереален.

Люди Пек Факар вошли в тюремное здание. Фоллер облегченно сползает по стене. В него никто не стрелял. Пока что он избавлен от знакомства со второй стадией своей вечной смерти.

Но рядом со мной Пек Уолтерс харкает кровью.

Он умирает. Я уверена в этом, хотя лекари Мира к нему не приближаются. Он в любом случае мертв. Даже земляне, его соплеменники, не подходят к нему. Они боязливо озираются, поэтому я начинаю опасаться, что его болезнь заразна. Раз так, у него остаюсь только я. Я веду его обратно в камеру, а там задаюсь вопросом, почему бы не остаться с ним. Все равно никто не ходит по камерам с проверкой. Если даже выяснится, что я осталась в чужой камере, подобное никого не заинтересует. Возможно, это мой последний шанс вытянуть из него необходимую информацию, прежде чем Пек Уолтерса положат в гроб или Пек Факар прикажет мне больше к нему не приближаться.

Его тело стало горячим. Всю ночь он ворочается на койке и что-то лепечет на своем языке. В моменты просветления он смотрит на меня, словно узнает. Я пользуюсь этим и задаю вопросы. Но понять его все труднее.

— Пек Уолтерс! Где проводятся эти эксперименты? В каком месте?

— Воспоминания, воспоминания… — Дальше следует лепет на чужом мне языке. Я улавливаю ритм поэзии.

— Пек Уолтерс! Где проводятся эксперименты с памятью?

— В Рафкит Сарлое, — бормочет он. Полная бессмыслица! Рафкит Сарлое — столица: там работает правительство, и никто не живет. Центр невелик: здесь ежедневно собираются служащие, которые вечером разъезжаются по своим деревням. Рафкит Сарлое — это сплошная общая реальность.

Он кашляет, выплевывает сгусток крови, закатывает глаза. Я заставляю его отхлебнуть воды.

— Пек Уолтерс, — твержу я, — где проводятся эксперименты с памятью?

— В Рафкит Сарлое. В Облаке. В тюрьме Аулит.

Так тянется без конца. А рано поутру Пек Уолтерс умирает.

Перед самым концом наступает просветление. Он глядит на меня. Его старческое, морщинистое лицо совсем осунулось в преддверии перехода. Меня снова беспокоит его взгляд: в нем печаль и доброта; трудно представить, чтобы так смотрело нереальное существо. Мне тяжело разделять его страдания. Он обращается ко мне так тихо, что я вынуждена наклониться, чтобы расслышать:

— Больной рассудок говорит сам с собой. Ты не убивала свою сестру.

— Тише, молчи, не мучай себя…

— Найди Брифжиса. Малдон Пек Брифжис в Рафкит Хаддон. — Он снова погружается в горячечное забытье.