Гуин Ле - Дикие девушки

Туджу еще не одобрила ни одного из поклонников, что приходили и бормотали у желтого занавеса ханана. Она безжалостно передразнивала их, когда они уходили, так что ханан сотрясался от смеха. Она утверждала, что может различить по запаху каждого приходящего - один пахнет вареным мангольдом, другой кошачьим пометом, от третьего несет портянками старика. Она по секрету говорила Мод, что не намерена выходить замуж, но стать жрицей и судьей-советником. Но своим братьям она об этом не рассказывала. От замужества Туджу они ожидали получить хороший доход продовольствием или одеждой, ибо жили расточительно, как подобает Коронам, и кладовые с гардеробами дома Беленов слишком долго пополнялись путем мены оброка на товары. Ната обошлась в двадцатилетнюю ренту их самого лучшего поля.

Мод заимела друзей среди рабов Беленды и очень полюбила Туджу, Нату и старую Хехум, но никого так не любила, как Мал. Мал была всем, что осталось от ее старой жизни, и в ней она любила все, что для нее было потеряно. Наверное, Мал всегда будет тем единственным, что у нее есть: ее сестрой, ее ребенком, ее заботой, ее душой.

Она понимала теперь, что большинство ее народа не было убито, что ее отец и все остальные несомненно следуют их ежегодному маршруту по равнинам, горам и болотам, но она никогда серьезно не думала попытаться убежать и найти их. Мал забрали, она последовала за Мал. Возврата назад не было. И, как говорил Бед, здесь была большая, богатая жизнь.

Она не думала о бабушках и дедушках, лежавших убитыми, ни о дочери Дуа, которую обезглавили. Она видела все это, и словно не видела; она видела только свою сестру. Ее отец и другие, должно быть, похоронили всех этих людей и спели песни для них. Их больше здесь не было. Они шли по ярким дорогам и темным тропам небес, танцуя в тамошних ярких кругах стоянок.

Она не ненавидела Белу тен Белена за руководство набегом, за убийство дочери Дуа, за кражу себя, Мал и других. Мужчины делают это, кочевники так же, как и люди Города. Они нападают, убивают людей, забирают еду, захватывают рабов. Таковы люди. Было бы бесполезно ненавидеть их за это, как, впрочем, и любить.

Но было нечто, чего не должно было быть, и что оставалось быть бесконечно, нечто малое, ничтожное, но когда она об этом вспоминала, заставлявшее все остальное, всю яркость и богатство жизни сжиматься в иссохший комочек испорченного ореха, в желтое пятно раздавленной мухи.

Только по ночам она понимала это, она и Мал, в их мягких постелях с шелковыми простынями, в безопасной тьме теплого, с высокими стенами, дома: сдержанное дыхание Мал, холодный озноб, пупырышками покрывающий руки, ты слышишь его?

Они прижимались друг к другу, вслушиваясь и слыша.

Тогда по утрам Мал ходила с тяжелыми глазами и беспокойная, а если Мод пыталась с ней поговорить или поиграть, она начинала плакать, и Мод садилась в конце концов рядом, держала ее и плакала вместе с ней, бесконечным, бесполезным, сухим, беззвучным плачем.

Никто их них не разговаривал об этом ни с кем в доме. Это не имело отношения к тем женщинам. Это принадлежало только им. Это был их дух.

Иногда Мод садилась во тьме и громко шептала: "Тише, Грода! Тише, замолкни!" И на некоторое время воцарялась тишина. Но потом тонкое завывание начиналось снова.

Мод не видела Вуи с тех пор, как пришла в Город. Вуи принадлежала Ханам, но с ней обращались не так, как с Мод и Мал. Дос тен Хан сменял ее у сводни из Корней на красивую девушку, и Вуи была одной из рабынь, которых он отдал за жену. Если она была еще жива, то жила не там, где Мод могла бы достичь ее или услышать о ней. При взгляде с гор, как видела она в тот единственный раз, Город выглядел не очень большим среди громадной, чуть наклонной равнины полей, лугов и рощ, простершихся к западу; но если живешь в нем, он бесконечен, как сама равнина. Можно в нем затеряться. И Вуи в нем затерялась.

По стандартам Города Мод поздно превратилась в женщину: в четырнадцать. Хехум и Туджу провели для нее церемонию в молитвенном зале дома, целый день ритуалов и песнопений. Ей дали новые одежды. Когда все кончилось, Бед пришел к желтому занавесу, позвал ее, и положил в ее ладони маленький кошель из оленей кожи, грубовато сшитый.

Она посмотрела на него озадаченно. "Помнишь, в деревне, дядя девушки дарит ей подарок", сказал Бед и отвернулся. Она поймала его руку и поблагодарила его, тронутая, смутно вспоминая обычай и полностью сознавая риск, на который он пошел, делая свой подарок. Людям Грязи было запрещено любое шитье, это была прерогатива Корней. Рабу, найденному с иглой и нитью, могли отрубить руку. Как и у его сестры Наты, у Беда было теплое сердце. Мод и Мал уже много лет звали его дядей.

Сейчас Ало тен Белен имел уже трех сыновей от Наты, которые в будущем станут жрецами и воинами Дома Беленов. Большую часть вечеров Ало приходил поиграть с маленькими мальчиками, и забирал Нату в свои комнаты, но Белу в ханане видели редко. Его друг Дос тен Хан дал ему наложницу, прелестную, дерзкую, опытную женщину, которая долго удерживала его удовлетворенным. Он забыл о сестрах-кочевницах, потерял интерес к свои планам обучить их. Их дни проходили мирно и радостно. И с течением лет их ночи тоже стали более мирными. Плач теперь редко нападал на Мод, и только во сне, из которого она могла пробудиться.

Но просыпаясь, она всегда видела во тьме глаза Мал. Они не разговаривали друг с другом, но крепко сжимали друг друга в объятиях, пока снова не засыпали.

А утром Мод казалась вполне сама собой, и Мод ничего не говорила, страшась расстроить сестру, или боясь, что сон превратится в явь.

Потом все изменилось.

Братья Туджу позвали ее; она отсутствовала весь день, и вернулась в ханан в холодной ярости, сжимая эфес своего серебряного меча. Когда мать подошла обнять ее, Туджу жестом отстранила ее. Все эти годы, проведенные с Туджу в ханане, было легко забыть, что она женщина Короны, единственная Корона среди них, что желтый занавес отделяет их, а не ее, от священных мест дома, что она сама священное существо. Но теперь она подчеркнула свое превосходство.

"Меня хотят отдать замуж за того толстяка из Корней, чтобы мы могли заполучить его лавку и станки на улице Шелка", сказала она. "Я не пойду. И ухожу жить в Большом Храме." Она посмотрела на всех них, на свою мать, на невестку, на Мал, Мод, на других рабынь. "Я буду посылать сюда все, что стану получать там", сказала она. "Этот Дом не такой бедный, как говорит Ало. Но я сказала Беле, что если он отдаст хоть на палец земли за ту женщину, что хочет сейчас, я из Храма ничего не пришлю. Пусть снова идет ловить рабов, чтобы прокормить ее и тебя." Она снова взглянула на Мал и Мод. "Приглядывайте за ним", сказала она. "Ему время жениться."