Евгений Сыч - Ангел гибели

Тут, как назло, распахнулась тяжелая, утыканная шляпками гвоздиков дверь кабинета, и в нее заглянул чей-то бодрый скелет. Заглянул, увидел недвижимого начальника, дернулся, оглянулся на окно и сразу же глазницы рукой прикрыл, словно ударило его по зрачкам или ослепило. Но, вероятно, не поверив собственным глазам, скелет склонился над лежачим.

- Ангел смерти! - в третий раз воззвал к Юрке высокий глас. - Знаешь ли ты долг свой? Как смеешь ты вручать человеческую душу дьяволу? Велика вина твоя.

- Ладно, ладно, - пробормотал Юрка, опасливо косясь на меч. - Долги мои пока еще здесь все, на земле. Да и человеческая ли это душа?

Архангел шагнул вперед. Юрка растерялся - драться в данном случае было совершенно нереально. Ростом архангел был против него вдвое - как только поместился в кабинете? Но и сдаваться тоже не хотелось, поэтому, секунду помыслив, Юрка нырнул под протянутую длань и вылетел в окно. Удирая, увидел, как взлетел меч - не в него целя, в беса, - полыхнуло пламя и искры посыпались, но бес уже выскочил в другое окно и, влача законную жертву, метнулся понизу куда-то - Юрка за ним не следил. Сам он кинулся совсем в другую сторону, с облегчением признал станцию метро "Дзержинская" и нырнул под землю. "Пускай ищет, - думал Юрка, невидимкой пристраиваясь за массивной люстрой. - Тоже мне, слуга Божий. Не зря, оказывается, архангелами полицейских звали. Ничего себе, порядки завели, один с копьем, другой с мечом. Был бы автомат у меня - другой разговор".

У каждого человека есть предназначение, но не каждый об этом знает. Поэтому очень часто выступает человек не в своей, а в чужой роли и чувствует себя в ней неуютно. Одному в карты везет, другому - в любви, а они, может, наоборот хотели бы. Смотреть бывает странно и жалко, как человек мыкается. Так куклы-марионетки, которые хоть и послушны ниткам, все-таки вольничают сколько возможно: то ноги завихляются, то руки распадутся, а то и вовсе голова задергается. И все потому, что их назначение им неведомо.

Какая роль была уготована ему при жизни. Юрка тоже не знал. Не успел короткая жизнь выпала.

"А почему я, собственно, должен быть именно ангелом смерти? раздумывал он, давая кругаля по подземным переходам в поисках выхода наружу. - Значит, и другие ангелы есть? Я ведь вовсе в ангелы не рвался. И опыта у меня нет. Никакого опыта, ни ангельского, ни людского. Сейчас бы со своим курсом как раз на картошку ехал - опыта набираться. Интересно, почему студентов всегда на картошку отправляют для начала?.."

Сгоряча он пролетел пару лишних остановок по тоннелям, пока сориентировался. Посидел еще на неудобной, в несколько деревянных брусков скамейке у гранитной стены. Наверное, ангелы так себя не ведут, на скамейках пыльных не сидят, но к положению своему новому Юрка пока не привык, потому легче было придерживаться знакомого образа жизни, человеческого.

А чем, интересно, положено заниматься ангелу? Ангелу смерти?

Убивать?

Впервые Юрка убил человека, когда его и еще десяток салаг бросили на точку после учебы. Там из кишлака душманов вышибали и в общем-то вышибли еще до их приезда, они прибыли на готовенькое. Деды, усталые, но взвинченные, словно бы под кайфом, устроили новоприбывшим проверочку. Позвали Юрку, подвели, показали: "Вон - дух! Давай, зарежь". "Да ну!" замотал головой Юрка. "Еще кочевряжится, - оскорбились деды. - Всю работу за него сделали, поймали, привязали, режь - не хочу, салажня небитая". Ругались они лениво и побили Юрку лениво, но жестоко, чтобы не было охоты пререкаться дальше. Поставили на ноги. Юрка поплевал кровью, ему всунули в руку нож - местный обоюдоострый кинжал. Подтолкнули: "Иди". Дух стоял привязанный. Юрка приблизился, стараясь не смотреть в лицо, видя только клочковатую редкую бороду и ощущая горько-сладкий привкус крови во рту. Он хотел убить его скорее, чтоб не мучился, и ткнул ножом слева, но нож непослушно скользнул по ребрам и распорол живот. Живот как-то разом распался, и, прежде чем хлынула кровь, Юрка увидел переплетения внутренностей. Его затошнило. Он стал бить ножом в грудь, в горло, заливаясь чужой кровью и собственной блевотиной, ничего не слыша, будто уши заложило, будто по уши уже в крови. Казалось, человек, которого он должен был убить, не умрет никогда.

Потом весь вечер и всю ночь Юрку колотило. Ребята успокаивали: "Все правильно. Мы должны знать, с кем идем в бой". А он знал - их всех потом будут судить. Соберут и устроят суд. Армия эта, век бы в ней не служить. Афган, будь он проклят. Красивые были бы места, если б меньше там стреляли.

А ведь как ни стреляли, жив остался! Смех один - Афган прошел, а дома убили. Там все мечтали об одном: уцелеть и живым домой вернуться. Вот и вернулся. А сколько ребят не вернулось, там полегло... Он вспоминал погибших в восемнадцать, девятнадцать лет, до его возраста не доживших, и не успокаивался. Несправедливость судьбы к нему самому не казалась менее горькой от того, что к другим эта капризная дама была еще более несправедлива. Так только со стороны кажется, что несправедливость по отношению к другим как-то уравновешивает несправедливость по отношению к тебе. Ни черта она не уравновешивает, только тяжелее становится.

Помянув черта. Юрка вспомнил нового знакомца беса, а с ним и одиннадцатого, начальничка, брошенного на произвол судьбы. "Поискать, что ли, поговорить?" Юрка сорвался со скамейки, окончательно покинув метро, но порхать над столицей ему не хотелось. Напрягшись, он постарался представить, где может находиться этот треклятый одиннадцатый. Действительно увидел: в медпункте того самого учреждения, где они с бесом уже побывали, в белой палате. "Так даже удобнее", - решил Юрка, хотя почему так удобнее, едва ли мог объяснить.

В белой палате он оказался сразу, безо всяких полетов, удивившись и обрадовавшись своему умению. Скелет начальника теперь был чуток - сразу повернул к нему пустые глазницы. "За мной пришел?" - спросил он Юрку беззвучно. "За тобой", - подумал-ответил Юрка, ангел смерти.

Слов ни тот ни другой не произносила да слова были и не нужны. Мыслями переговаривались, гак получалось проще.

- Значит, все кончено. Обидно. Рановато мне еще.

- Тебе - рановато? - возмутился Юрка. - Ребята втрое тебя моложе в земле лежат, а ты? Не ты ли их на смерть посылал?

- Я-то? Я всегда был честным и добросовестным. Мне приказывали, я выполнял. Я - одиннадцатый, а не первый и не третий. Звено в цепи.

- Вас бы самих на цепь посадить, - сказал Юрка. - Поэта за что убили?

- "Все поэты будут на кол надеты". Это народ сочинил. Народ так считает. Поэтам когда-то языки вырывали, но потом додумались, достаточно вот тут - связочки голосовые подрезать, и все, уже ничего никогда не скажет. И дети потом безголосые родятся. Да, дети немые - научиться-то им не у кого. Кричать еще могут, а петь - нет, никогда.