Ричард Маккенна - «Если», 1994 № 10

— Нет, — ответил мексиканец. — Теперь-то ты это почувствовал? Весь этот мир умещается на небольшом клочке земли. Каждый раз, как только ты поднимаешься на берег, ты снова оказываешься возле ручья. В какую бы сторону ты ни пошел, ты снова вернешься к Крюгеру.

Проснувшись, Кинросс увидел Кербека, который умывался в ручье. Гарсия спал рядом, и Кинросс разбудил его.

— Что мы будем есть сегодня утром? — спросил он. — Папайю?

— Яичницу с беконом, — зевая, ответил мексиканец. — Давай найдем дерево, на котором растет яичница с беконом.

— Не шути так, — предупредил Кинросс. — Крюгеру может не понравиться.

— Ладно, папайя так папайя, — кивнул Гарсия. Он подошел к ручью и плеснул водой себе в лицо. Затем они оба направились в сторону небольшой долины.

— Что значит «сегодня утром»? Я и не припомню, чтобы была ночь.

— Кинросс! — позвал Гарсия.

— Что?

— Ты заметил, как внезапно потемнело?

— Да, но это просто ночь.

— Интересно, как наступит утро?

— Наступит ли оно вообще, — сказал Кинросс. — Мне кажется, что я не спал целую вечность.

Он искал забвения во сне.

— Просыпайся, Кинросс! — Гарсия тряс его за плечо. — Отличное утро для сбора папайи.

— Утро? — удивился Кинросс. — А я и не помню, чтобы была ночь.

— Нам надо поговорить, — хмуро предложил Гарсия. — Иначе мы будем лишь мычать, как Кербек или стонать, как Сильва.

— Сильва? Я думал, это ветер.

— В этом мире нет ветра, Кинросс.

Кинросс впился зубами в сочную мякоть папайи.

— Как ты думаешь, сколько мы уже тут? — спросил он у Гарсии.

— Порядком уже.

— Я не могу вспомнить ни одного целого дня. Сильва ослеп. Когда это случилось? Вчера? Кербек перестал разговаривать и стал петь. Это произошло вчера?

— Не знаю, — сказал мексиканец. — Похоже, все произошло вчера. Моя борода отросла на целый дюйм.

Кинросс провел себе рукой по подбородку. Щетина уже не кололась.

Он шел один вдоль ручья, как вдруг услышал шепот над головой.

— Кинросс, это я — Крюгер. Приди и поговори со мной.

Кинросс резко повернулся, но никого не увидел.

— Куда? — тоже шепотом спросил он.

— Просто иди, — шепнул ему сзади голос.

Кинросс стал подниматься на берег. Он шел медленно, смутно вспоминая свои первые неудачные попытки взобраться наверх. Внезапно он обернулся. Ручей остался далеко внизу, частично скрытый нависающим берегом. В нескольких милях по другую сторону ручья симметрично поднимался противоположный берег.

Выйдя на равнинную поверхность, Кинросс продолжал идти по непонятной местности с размытыми силуэтами деревьев и кустарников серовато-зеленого цвета. Вскоре он увидел слева от себя небольшой холм, но голос прошептал: «Обойди справа». Кинросс так и сделал. Справа горизонт оказался почему-то ниже, но Кинросс решил не обращать на это внимания. Он продолжал идти. Удивительно, но он не чувствовал никакой усталости. Кинросс даже не мог определить, сколько времени он находился в пути. Ему еще несколько раз приходилось подниматься на небольшие возвышенности и снова спускаться. Слева земля, казалось, заканчивалась крутым обрывом. Скоро впереди замаячила гора зеленого цвета. Он стал подниматься по отвесному склону и вскоре добрался до вершины, оттуда за стеной темного леса виднелась остроконечная гора черно-красного камня.

Кинросс направился в лес, но оказалось, что деревья закончились уже через полмили, уступив место пустыне. Земля ржаво-красного цвета была усеяна круглыми камнями размером с человеческую голову. Лавируя между валунами, Кинросс шел по слегка вибрирующей пустыне, пока не достиг основания горы. Подойдя ближе, он заметил возле вершины сеть трещин, указывающих на наличие кратера.

Поднявшись почти по вертикальному склону — вопреки закону тяготения — все с той же поразительной легкостью, что и раньше, Кинросс спустился в кратер.

— Я пришел, Крюгер.

Прямо над головой он услышал обычный голос Крюгера:

— Садись, Кинросс. Скажи, что ты обо всем этом думаешь.

Кинросс уселся на каменную поверхность, скрестив ноги.

— Думаю, что ты, Крюгер, руководишь всем этим спектаклем. Я думаю также, что ты — возможно — спас мою жизнь. Больше я ничего не думаю.

— Но тебе же хочется узнать обо мне гораздо больше? Так вот, некоторые правила установил я сам, остальные — просто обнаружил. Это крайне примитивный мир, Кинросс.

— Этот мир никогда не знал человека, Крюгер, — сказал Кинросс. — Ты увел нас слишком далеко.

— Ничего не поделаешь, другого выхода не было.

— Для меня ты всего лишь голос в воздухе. В каком виде ты ощущаешь себя сам?

— У меня есть тело, но, думаю, что оно существует лишь в моем собственном воображении. Я не могу оживить свое настоящее тело. Скорее всего, это результат того, что я не находился в глубоком трансе, когда мы пересекали границу.

— Тебе от этого хорошо или плохо?

— Трудно ответить однозначно. У меня огромная власть, но это также накладывает на меня огромную ответственность. Например, я вынужден оживлять этот мир, однако мои возможности ограниченны. Поэтому я и установил табу — не смотреть пристально на окружающие вас вещи и не пытаться их использовать.

— А, значит, Сильва… — Ты можешь вернуть ему зрение?

— Его слепота — чисто функциональная. Но я не стану снова делать его зрячим. Иначе он нас всех погубит. Он чуть все не испортил.

— Да, я тоже порядком испугался. Скажи, а что могло произойти, если?..

— Скорее всего, мы снова оказались бы в лодке.

— Значит, у тебя сейчас бестелесное существование, Крюгер?

— Нет. Как я тебе уже сказал, в моем воображении — назови это галлюцинацией — я обладаю телом, которое кажется мне вполне реальным. Но я не могу пользоваться этим миром, как им пользуешься ты и все остальные. Кинросс, меня до сих пор мучает жажда, от которой мы страдали тогда в океане. Надеюсь, ты еще не забыл, что это такое. Я не могу избавиться от этой ужасной жажды, и я не могу ее больше выдерживать. Этот мир стал для меня адом.

— Господи! Крюгер, это же просто ужасно! Можем ли мы чем-то тебе помочь?

— В этом моя единственная надежда, Кинросс. Поэтому я и привел тебя сюда.

— Говори, что мы должны для тебя сделать.

— Я хочу ввести тебя в состояние глубочайшего гипноза, который не испытывал еще ни один человек. Я хочу, чтобы между нами образовалась тесная связь. Ты поделишься со мной своим телом, а я поделюсь с тобой властью над этим миром. Только тогда я смогу есть и пить.

— Предположим, что это возможно. Но что буду ощущать я?