Тимур Пулатов - Плавающая Евразия

Сын долго отмахивался от этого бредового слуха, но, когда пришло время повнимательнее всмотреться вокруг, стал чаще задумываться над тем, что сказал, не совсем связно, уходящий из жизни отец. Но Давлятов не мог так сразу, зацепив кончик мысли, тянуть ее, наматывая в сознании, чтобы ясно блеснула идея. Для глубоких умозаключений ему нужна была хотя бы внешняя стабильность в быту, поэтому, прежде чем со всех сторон обдумать и понять загадочную причину смерти отца, он стал быстро устраивать свои личные дела. Маска мученика, ждущего сочувствия, не мешала ему быть расторопным - с первой же встречи он чем-то понравился директору ИПЗ (Института прогнозирования землетрясений) и уже на следующий день был принят туда сотрудником. В тот же вечер он разыскал в окраинном районе Шахграда дом своей давней знакомой Шахло. С ней он разговорился случайно лет семь назад на художественной выставке в Москве, где Шахло сто-, яла у шахградского стенда в роли поясняющего искусствоведа.

Между ними сразу же возникло нечто роковое, и всю неделю, пока Шахло была в Москве, они не разлучались ни на минуту. Перед отъездом Шахло всплакнула, Давлятов же, заметив это, облегченно вздохнул в предвкушении разлуки, ибо все роковое и страстное, будь то в любви или в ненависти, пугало его.

Шахло вроде бы обрадовалась их новой встрече, хотя почему-то сразу же заметила, что и эта их встреча продлится, наверное, не более недели, ибо со дня на день ждет она вызова в Москву, где решила обосноваться навсегда. Кто ее должен был вызвать, она не сказала, да и Давлятову это было неинтересно, только пробормотал он, всматриваясь в ее свежее, не изменившееся за это время лицо:

- Странно, я из Москвы - бегом, а ты туда - стремглав...

Ее же, из чисто женского любопытства, все интересовало, и она заставила Давлятова рассказать об альманахе, о том, какой удар нанес его душе вдохновитель и вождь Шаршаров. Почему-то это взбудоражило ее, но не прямой связью, а странным ходом, и она больше полунамеками призналась в том, в чем дала себе когда-то клятву не признаться никому, даже Давлятову, - от Той их московской страстной связи родила она сына, который живет то у нее, то у тети, то еще у какой-то дальней родственницы, но нигде не приживается из-за своего характера.

Новость эта ничем не тронула Давлятова, он даже не поинтересовался именем своего незаконнорожденного сына и лишь после отъезда Шахло в Москву вдруг забеспокоился, осознав, что есть в Шахграде некто для него кровный, родной, хотя, может быть, замешен на дурной крови, которою нравственные люди время от времени выпускают, чтобы не рождались случайные химеры, фантомы, выродки, постояльцы психиатрических больниц или детских трудколоний.

Давно, еще с античных времен, замечено одно диковинное свойство всех мучеников за идею. В период неверия они предаются разврату, дабы потом опять подняться на высоту спасительного очищения. Такая полоса не миновала и Давлятова, хотя на работе его по-прежнему считали добрым, скромным малым, не помышляющим ни о научных знаниях, ни о служебной карьере, - никто не опасался его, ибо не замечали в нем склонности к интригам. Казалось, окружала его какая-то спасительная аура, которая защищала его от любой, даже самой изощренной интриги, - а ведь не было в институте ни одного лица, не связанного так или иначе с какой-нибудь интригой.

Первое время молодые сотрудники всматривались в Давлятова, видно тайно сочувствуя пострадавшему от благородного порыва, но потом оказалось, что это внимание было чисто бытового свойства, желанием установить через него какие-то связи с нужными московскими людьми.

Поняв, что история его участия в альманахе не занимает равнодушных к общественному порыву, Давлятов пережил и эту досаду, чтобы полностью освободиться от своей неудавшейся роли. Освобожденному, ему стало так легко и просто, что он и не заметил, как пролетели эти последние четыре года его шахградской жизни.

Пролетели, в обшем-то, не зря. Он утеплил, восстановил совсем было потерянные связи со своими дальними родственниками со стороны отца, обзавелся несколькими знакомыми из разных кругов, с которыми был тесно близок, хотя интуитивно боялся вступать в чисто дружеские отношения. Так жил он до сего утра...

III

За день до этого он заметил на поверхности земли признаки... хотя эта свежая трещина на асфальте, разрезающая улицу, поднимающаяся на тротуар и тянущаяся через мягкую глину пустыря к строящемуся дому, могла быть предвестником чего угодно, только не землетрясения. Однако ж явного доказательства обратного тоже нет. Близко к этому месту не было ни озера, ни речки, чтобы под асфальт могла просочиться вода. Возле строящегося дома не было видно и машины, которая растревожила бы землю, разорвав ее плотные швы. В таких случаях остается лишь ждать подтверждения своей мрачной догадки. И подтверждение не заставило себя долго ждать.

Под самое утро Давлятов проснулся от толчка и, оттолкнув свою подругу, инстинктивно бросился с кровати к двери и стал, бледный и трясущийся, в проеме, самом безопасном месте. Но, быстро совладав с собой, он, сконфуженный, посмотрел на подругу, которая, не успев ничего толком разобрать, лежала, чуть приподняв голову и прислушиваясь. И лишь после второго толчка, потрясшего дом, спустя полминуты, она истерично закричала, но Давлятов уже успокоился и, сделав в ее сторону повелительный жест, отметил про себя и третий толчок.

- Все кончилось, - сказал Давлятов, видя, как подруга мечется по комнате, пытаясь поскорее влезть в одежду.

"Сколько раз твердил себе... ведь знаю, как и что, но все равно всегда неожиданно", - с досадой подумал о своем страхе Давлятов. В такие острые моменты он зримо ощущал свою прирожденную раздвоенность - и паникующего, и иронизирующего. Боясь, как бы женщина не догадалась о его переживаниях, Давлятов стал торопливо выпроваживать ее из дома, бормоча о толчке еще более сильном, который может ударить - и тогда, не дай бог... страшно даже подумать об этом...

Толчок сильный, убийственный... Сказанное просто и необдуманно вдруг пронзило его, как идея, которая подсознательно зрела и теперь высказалась, осязаемо прочувствовалась как озарение. Лихорадочное состояние мешало ему сесть и успокоиться. Только это и вертелось у него в сознании, как познанный смысл, до которого он доискивался всю жизнь. Да, только он, только ему одному из всего миллионного Шахграда ниспослано откровение предсказать грядущее страшное бедствие, спасти невинных, а виновных устрашить карой за грехи.

Он сел наконец, чтобы успокоиться и прийти к трезвому выводу, и, случайно повернувшись к окну, увидел, что в панораме улиц блестел в тумане свет от теснивших друг друга домов - все вокруг тоже были разбужены землетрясением и в тревожном ожидании не возвращались в постели.