Артур Дойль - Собрание сочинений. Том 8

— Благодарю. — Незнакомец взял спичку, чиркнул ею и пригнулся. У него было бледное, худощавое лицо, короткая негустая бородка и острый, с горбинкой нос; прямые густые брови, почти сросшиеся на переносице, придавали взгляду решительное и энергичное выражение. Очевидно, какой-нибудь квалифицированный рабочий или механик из тех, кто занимался внутренним оборудованием нового дома. Вот случай получить из первых рук ответы на вопросы, мучившие Роберта. Он подождал, пока незнакомец раскурит трубку, затем пошел с ним рядом.

— Вы идете к новому дому? — спросил Роберт.

— Да.

Голос прозвучал холодно и отчужденно.

— Вы, случайно, не принимали участия в его строительстве?

— Да, я в некотором роде к нему причастен.

— Я слыхал, внутри там просто какие-то чудеса. Все только об этом и говорят. Дом действительно так роскошен?

— Право, не могу сказать. Я не слышал того, что о нем рассказывают.

Судя по тону, незнакомец не хотел вступать в разговор, и Роберту даже показалось, что проницательные серые глаза спутника глянули на него настороженно. Но если этот рабочий так сдержан и скрытен, тем больше оснований предполагать, что он кое-что знает, — надо только суметь вытянуть из него сведения.

— А вот и пресловутый дворец! — заметил Роберт, когда они очутились на самой вершине холма, и он еще раз посмотрел на громадное здание. — Что ж, он и в самом деле грандиозен и великолепен, но я лично предпочитаю свою каморку там, в деревне.

Рабочий молча пускал дым из трубки.

— Так вы не охотник до роскоши? — спросил он наконец.

— Нет. Я не хотел бы стать ни на йоту богаче, чем я есть. Конечно, мне бы хотелось продать свои картины. Надо же на что-то существовать! Но кроме этого, мне ничего не нужно. Я даже берусь утверждать, что я, бедный художник, или вы, человек, зарабатывающий себе на хлеб, мы больше получаем радостей от жизни, чем владелец этого пышного дворца.

— Да, пожалуй, вы правы, — ответил рабочий уже более миролюбиво.

— Искусство само по себе награда, — продолжал Роберт, воодушевляясь все больше, коль скоро разговор коснулся близкой его сердцу темы. — Разве купишь за деньги то чувство глубочайшего удовлетворения, какое испытывает художник, творящий нечто новое, прекрасное? Разве купишь тот восторг, какой охватывает его, когда день за днем он видит, как оно растет у него под рукой, — и вот оно завершено! Живя искусством и не будучи богат, я все же счастлив. Отнимите у меня искусство, и в жизни моей образуется пустота, которую не заполнить никаким богатством. Но, право, не знаю, почему я вам все это говорю.

Рабочий остановился, обратил к Роберту закопченное лицо и посмотрел на него серьезно и пытливо.

— Очень рад слышать такие речи, — сказал он. — Отрадно знать, что еще не все на свете поклоняются золотому тельцу. Значит, есть люди, стоящие выше этого! Разрешите пожать вам руку!

Это было довольно неожиданно, но втайне Роберт немножко гордился тем, что принадлежит к богеме и обладает счастливой способностью заводить друзей в самых разнообразных слоях общества. Он с готовностью ответил на сердечное рукопожатие нового знакомого.

— Вас интересует этот дом? Я хорошо знаю его внутреннее устройство, если угодно, могу, пожалуй, вам там кое-что показать, может, будет для вас занятно. Мы как раз подходим к воротам, желаете пройти со мной?

Вот действительно удобный случай! Роберт охотно согласился, и они пошли по длинной аллее, обсаженной молодыми елками. Увидев, однако, что его скромно одетый спутник зашагал по широкой, усыпанной гравием площадке прямо к главному входу, Роберт испугался, как бы не поставить себя в неудобное положение.

— Но не через главный же вход? — шепнул он, слегка потянув своего спутника за рукав. — Мистеру Рафлзу Хоу это может не понравиться.

— Не думаю, что тут встретятся какие-либо препятствия, — ответил тот, спокойно улыбнувшись. — Я и есть Рафлз Хоу.

Глава III

Дом чудес

На лице Роберта Макинтайра застыло выражение крайнего изумления, вызванного этим совершенно неожиданным оборотом дела. Сперва он решил, что его спутник шутит, но спокойная уверенность, с какой тот стал подниматься по лестнице, и глубокое почтение, с каким встретил его в холле разодетый мажордом, распахнувший перед ним дверь, доказывали, что он сказал правду. Рафлз Хоу оглянулся и, увидев растерянное и удивленное лицо молодого художника, чуть заметно усмехнулся.

— Простите, что я не сразу назвал себя, — сказал он, дружеским жестом коснувшись руки Роберта. — Узнай вы сразу, кто я такой, вы бы не были откровенны и я бы лишился возможности узнать вас по-настоящему. Едва ли, например, вы решили бы столь прямо выражать свое мнение о богатстве, если бы знали, что перед вами хозяин этого дома.

— Кажется, никогда в жизни я не был до такой степени поражен, — выговорил наконец Роберт.

— Вполне естественно. За кого вы могли принять меня, как не за рабочего? Да я, в сущности, и есть рабочий. Химия — мой конек, я часами не вылезаю из лаборатории. Сегодня я как раз разжигал горн, надышался не очень-то приятными газами и решил, что мне полезно прогуляться и выкурить трубку. Вот так мы и встретились. И, боюсь, костюм на мне был вполне под стать моей прокопченной физиономии. Но, мне кажется, я догадываюсь, кто вы. Вы Роберт Макинтайр, я не ошибся?

— Да. Но… откуда вы меня знаете?

— Я, конечно, постарался кое-что проведать о своих новых соседях. Мне сказали, что в деревне живет художник по имени Макинтайр, а в Тэмфилде, я полагаю, художники не так уж многочисленны. Но как вам нравится планировка и сам дом? Надеюсь, он не оскорбляет вашего тонкого вкуса?

— Чудесно, изумительно! У вас, должно быть, необычайно острый глаз на такие вещи.

— У меня нет никакого вкуса, ни малейшего. Я не отличу хорошего от дурного. Я самый типичный обыватель. Но я пригласил лучшего специалиста из Лондона и еще одного из Вены. Вот они вдвоем все это и устроили.

Хозяин провел гостя через двустворчатую дверь, и они остановились на огромном ковре из бизоньих шкур. Он был постлан у самого входа в большой квадратный двор, вымощенный разноцветным мрамором, выложенным сложнейшим узором. Посреди двора из фонтана резной яшмы били пять тонких водяных струй: четыре из них изгибались к четырем углам двора, падая затем в широкие мраморные чаши, а пятая била высоко вверх и затем со звоном падала в центральный бассейн. С каждой стороны двора росла высокая, грациозная пальма; тонкие, прямые, как стрела, стволы их венчались на высоте пятидесяти футов кроной зеленых, клонящихся книзу листьев. Вдоль стен тянулись арки в мавританском стиле из яшмы и белого с красными прожилками корнуэллского мрамора; арки были завешены тяжелыми темно-пурпуровыми занавесями, скрывавшими находящиеся за ними двери. Впереди, справа и слева шли широкие мраморные лестницы, устланные пушистыми коврами из Смирны; они вели к верхним этажам здания, расположенного вокруг всего этого двора. Во дворе было тепло и в то же время чувствовалась свежесть — таким бывает в Англии воздух в мае.