Юрий Нестеренко - Искушение

— Или для очередного самоубийства.

— Вы слишком пессимистично смотрите на вещи. Теперь, имея за спиной такой опыт…

— У меня есть основания для пессимизма. Человечеству однажды уже предоставляли шанс начать все сначала, и вот как оно им воспользовалось.

— Что вы имеете в виду?

— Я имею в виду всемирный потоп.

— То есть… вы рассматриваете Войну как кару небесную? — озадаченно спросил Советник. Такой поворот не приходил ему в голову.

— Люди не могут однозначно трактовать волю Божью, — ответил священник, — но, во всяком случае, такая трактовка выглядит весьма правдоподобно. Люди отвернулись от Бога, и он предоставил их собственной участи.

— Ну хорошо, допустим, Война — это новый потоп. Но тогда вы — это новый Ной, и должны исполнить свое предназначение.

— Аналогия слишком поверхностна, — покачал головой Петр. — Ной был предупрежден заранее, ему была дана возможность спасти животных суши, сам потоп не создал непригодных для жизни условий. И ни Ной, ни его дети не были связаны обетом, подобным моему.

— Но разве сам факт вашего чудесного спасения не кажется вам божественным указанием?

— Напротив. То, что единственный из спасшихся, способный продолжить род, связан обетом воздержания, кажется мне указанием прямо противоположным.

— Значит… — Советник на мгновение замолк, пораженный, — вы вообще не считаете, что человечество следует возрождать?

— Я всего лишь человек, — развел руками священник, — и не вправе судить людей. Я могу лишь ходатайствовать за них перед Высшим Судьей; но пока у меня нет никаких оснований считать, что мое ходатайство принято.

— Но это все абстрактные рассуждения! Вы же сами признаете, что не можете однозначно трактовать божью волю. Так почему бы не поступить по заповедям, призывающим любить ближнего?

— Может, это и есть высшая любовь к людям — пресечь их род, вместо того, чтобы плодить все новые поколения несчастных, обреченных на вечное проклятие. Что же до заповедей, то как насчет запрета на прелюбодеяние?

Советник беспомощно пожал плечами.

— Я не знаю, как вас еще убеждать. Но не думаете же вы, в самом деле, что вас оставят в покое и позволят соблюдать этот ваш обет?

— Вера подвергалась и не таким испытаниям, — ответил священник.

На следующий день снова явились посланные от Координатора. Их было трое, и отец Петр понял, что они готовы доставить его силой, если он откажется идти.

На этот раз правитель Колонии выглядел куда мрачнее, чем в предыдущую встречу. Он, подчинивший сотни тысяч людей единому плану выживания, впервые принужден был считаться с волей одного-единственного человека.

— Вы продолжаете упорствовать?

— Я не могу нарушить обет.

— Вы уже нарушили один, — напомнил Координатор, — когда переселились из своей кельи сюда.

— Это другое дело. Я приехал в Колонию, чтобы исполнять обязанности священника, это не противоречит моему сану и моим убеждениям. Мира, от которого я удалился в катакомбы двенадцать лет назад, больше нет, и теперь мой долг — вернуться и помочь страждущим.

— Ваш долг — спасти человечество!

— Вы думаете только о спасении тела, — покачал головой Петр, — а это, в конце концов, задача заведомо невыполнимая.

— Да поймите же вы, что если не будет новых тел, не будет и душ, о которых вы так печетесь!

— Может, в этом и есть промысел Божий? Почему вы думаете, что количество душ должно умножаться бесконечно?

— Ну разумеется, ад переполнен, а у дьявола вышли все фонды капитального строительства. Между прочем, знаете ли вы, почему в Колонии так мало священников, особенно христианских? Так я вам объясню. Во время послевоенного хаоса большинство ваши коллег было растерзано толпой. Люди не простили Войны тем, кто регулярно твердил: «Бог добр, бог любит вас!»

— Бог, в своей любви к человеку, даровал ему великое благо — свободу выбора. И если люди этой свободой дурно воспользовались, виноват отнюдь не Бог.

— Ему следовало предвидеть последствия.

— Вы отказываетесь от свободы?

— Я — нет. Но право на свободу, как и право на ношение оружия, надо заслужить. Вы разглагольствуете тут о свободе выбора, потому что не видели, что такое толпа.

— Как я понимаю, вы угрожаете мне. Вы ведь не пытались спасти тех священников?

— У меня были более важные задачи. И более ощутимые потери. Пришлось, в частности, пожертвовать частью гуманитарных факультетов Университета. Пока толпа грызла брошенную ей кость, нам удалось стянуть и перегруппировать силы. Да, я не мог спасти всех ученых. Но мы отстояли Университет, а потом взяли контроль над городом. Потому что мои люди исполняли свой долг и шли, если надо, на смерть. Вам же предлагается нечто совсем отличное от смерти.

— Я уже говорил вашему Советнику — я пришел не судить людей, а разделить с ними их судьбу. Если надо, я готов умереть.

— Да никому, черт возьми, не нужна ваша смерть! И никого вы своим геройством не потрясете! Шесть миллиардов уже умерли. Я только пытаюсь донести до вас простую мысль, что необходимо жертвовать второстепенным ради главного, и что этим главным является спасение человечества!

— Откуда вы знаете, что является главным? Возможно, в нынешней ситуации есть и ваша вина. Если бы вы не выгнали на строительство убежищ всех от мала до велика, то, возможно, сейчас у вас было бы больше полноценных мужчин и женщин.

— Может быть, в какой-то степени вы и правы, — неожиданно спокойно согласился Координатор. — Теоретически. Сейчас, когда известны все последствия, когда мы знаем, каким именно поражающим воздействиям подвергся город, можно рассуждать подобным образом. Но вы забываете, что, во-первых, основную дозу люди получили в первые дни, когда мы еще не контролировали город. Во-вторых, эти чертовы убежища кто-то должен был строить. Если бы их строили не все, то и хватило бы их не на всех. Как вы себе представляете эту процедуру отделения чистых от нечистых? По-вашему, люди согласились бы строить убежища, зная, что сами они обречены на смерть, а места в убежищах займут некие элитные производители?

— Я понимаю, все не так просто…

— Понимаете? Да что вы вообще понимаете?! Из-за каких-то эфемерных абстракций вы присвоили себе право решать судьбу человечества. Это грех гордыни, священник!

— Разве хранить верность данному слову — это гордыня?

— Да кого теперь волнует ваше слово? Мировая война — это форсмажорное обстоятельство, отменяющее любые контракты!

— Я приносил обет не миру, а Богу.

Координатор тяжело выдохнул.

— Опять все сначала. Но ведь вы же не получили от бога пакет с предписанием не допустить возрождения человечества! В таком случае почему бы вам не поступить по принципу отказа от необратимых действий? Ведь если ваш бог так непременно хочет истребить человечество, он легко сможет сделать это и без вашей помощи.