Андрей Салов - Смертоносная планета

При свечах, света в подвале за ненадобностью не было уже много лет, тесной кучкой просидели люди всю эту кошмарную ночь. И только под утро, население крохотной подвальной страны забылось тревожным сном без сновидений.

Последующий день в точности повторил день минувший. Бушующее, испещренное молниями небо, беспорядочное мельтешение каких-то предметов в воздухе. И снова была тревожная, полная неизвестности, ночь. К началу третьего дня люди немного успокоились, видя, что им пока ничто не угрожает. Они просто перестали обращать внимание на творящееся снаружи. Удобно расположившись в просторной подвальной глубине, они искренне жалели тех, кто остался в общем тесном убежище, и вынужден томиться в тесноте и ужасных неудобствах. Здесь же было все необходимое для жизни. Люди умудрились притащить сюда даже кое-что из мебели, чтобы чувствовать себя комфортно, насколько это возможно при непрекращающемся грохоте и реве.

Буйство стихии продолжалось день за днем. Казалось, природа сошла с ума, бьется сама с собой в припадке безумной ярости умопомрачения, мутузя собственное тело гигантскими глыбами и обломками невесть чего, прожигая себя бесчисленными молниями, оглушая грохотом, свистом и ревом, и от этой безумной и дикой бойни, этой какофонии звуков, все более стервенея, все больнее и безжалостнее раня себя.

Природа сошла с ума, она бушевала, и ей не было никакого дела до людишек, дрожащих от страха в тесных глубинах убежищ. Какое ей вообще дело до всего живого? Все это наносное, тлен и прах. И только она сама и есть жизнь. Только камни, вода и воздух, населяют ее, только подвластные ей стихии, имеют право на существование. Какое ей дело до сорняков некогда произраставших на ней. Сотни, тысячи лет их существования на планете ничто, жалкая крупица, которую невозможно отличить от мириадов других, в зыбучем океане временного песка. Люди всего лишь пыль, пусть и одухотворенная, и планета с легкостью забыла о них, пробудившись после долгого, миллионнолетнего сна.

Она пробудилась, силы, дремавшие в ней ранее, расправили плечи, и принялись за дело. Она ярилась и бушевала так, как это было когда-то давным-давно, на заре ее далекой юности, в те времена, когда каждая из стихий была сама по себе, мнила себя божеством, стремилась подчинить себе всех остальных. И сталкивались лед и пламень, ветер бился грудью о камни, круша их. Семь долгих дней и ночей в туманной дали прошлого, продолжалась битва титанов за власть. Планета одолела всех, подчинив себе землю и воду, воздух и огонь, лед и пламень, земные недра и океанские глубины.

Она установила для них свои законы, повелев соблюдать их вечно. И стихии подчинились, жизнь потекла размеренным чередом, спокойно и умиротворенно, убаюкивая своим спокойствием. Планета уснула, ничто не нарушало ее покоя, ничто не могло потревожить вековечного сна. Даже редкие взбрыки покоренных стихий, ураганы, землятресения, пожары, или цунами, были ничто по сравнению с прошлым, и не могли нарушить ее сонного спокойствия. Планета спала и видела золотые сны, в которых она прекрасным ребенком, кружится в хороводе планет вокруг матери звезды.

Она спала, и не видела того, как на ней, невесть откуда, появилась жизнь. Сначала робкое и несмелое, крохотное простейшее, зашевелилось в бескрайних водных просторах омывающих планету. Затем оно размножилось, возмужало. Бесчисленным мириадам их стало тесно в воде, и они выбрались на сушу. Миллионы лет они росли и взрослели, набирались разума, яркого и эмоционального, чуждого холодному и пронзительному разуму планеты. С самых первых дней своего существования, они рьяно принялись за себе подобных, уничтожая их в немыслимых количествах в бесконечных войнах. Нередко, в деле уничтожения надоедливых двуногих, вмешивались стихии, очищая землю от полчищ расплодившихся на ней существ, разумных, и неразумных. Но все это делалось тихо, чтобы не разбудить планету.

Со временем двуногие окрепли и стали сильны. Их разум созрел для того, чтобы взглянуть себе под ноги заинтересованным взглядом. И они споро принялись за планету, вызывая ужас у наблюдающих за ними стихий. Они были бессильны помешать людям, ведь те стали достаточно сильны, чтобы успешно бороться с ними, и даже обуздали некоторых из них, заставив себе служить.

Сказочные сны планеты уже не были столь красочны и лучезарны, как прежде. Что-то, пришедшее извне, вкрадывалось в них темным, непроницаемым пятном, заставляя планету беспокойно ворочаться и вздрагивать во сне. Но, несмотря на назойливую помеху, планета не желала просыпаться, и проспала бы еще не одно тысячелетие, прежде чем люди окончательно бы достали ее своими выходками, с каждым разом становившимися все более изощренными. Но извне пришло нечто страшное, настолько чуждое и пугающее планету, что она пробудилась ото сна. И вспомнила свою юность, далекую и манящую, полную борьбы. Расправив могучие плечи, она вступила в борьбу с чужаком и взбунтовавшимися стихиями. И длилась битва титанов, как когда-то давным-давно, семь дней и ночей. А затем все кончилось.

Планета слишком долго спала, а враг был коварен и силен, и теперь она умирала от ран, и сколько ей оставалось жить, не знал никто. Даже звезды, взирающие с холодным безразличием на Землю, не могли, или не хотели дать ответ. Люди же были невероятно рады наступившей тишине, как ранее смертельно напуганы непрекращающимся грохотом. Откуда людям было знать, что дни их сочтены, а планета снова спит. Но нехорош этот сон, навевающий смерть.

Закончилась кошмарная, наполненная грохотом, ревом и воем неделя, и на планету опустилась тишина, сначала звонкая, как оплеуха, потом вязкая и густая, как кисель. Людям, отвыкшим от тишины, наступившие перемены показались концом света, и в какой-то мере они оказались правы. Это и был конец света, того, к которому они так привыкли.

Природа успокоилась и затихла. Уже несколько часов стояла небывалая тишина, а у людей все не хватало смелости выглянуть наружу. Они боялись увидеть нечто ужасное, о чем и помыслить было страшно. И они ждали, неведомо чего. После нескольких часов тишины Андрей первым из подвальной колонии подошел к обзорному иллюминатору, наглухо задраенному неделю назад. Протянул руку и остановился. После внутренней борьбы, все перипетии которой отчетливо читались на его лице, он потянул на себя тяжеленные створки. А когда распахнувшиеся створки иллюминатора открыли его взору то, что скрывалось за ними, он замер с открытым от изумления ртом и вытаращенными глазами. Но не было в его глазах и тени страха, лишь безграничное удивление, перехлестывающее через край. Брызги его долетели до заворожено следящих за ним людей, проникли в их души, подняв с места, и мягко подтолкнув в сторону распахнутых во внешний мир окон. И люди подошли к окнам, и взглянул на них новый, дивный мир широко распахнутыми глазами, и замерли люди в оцепенении, завороженные увиденным.