Песах Амнуэль - В полдень за ней придут
— Я читал, что индийские йоги вытворяют что-то такое со своим организмом, — удивленно пробормотал Бржестовски.
— А, — кивнул Штейнбок, — похоже, что и там присутствовает тот же феномен, но проверить это никогда не удавалось, йоги любят напускать туман, а приличных психиатров среди туристов нет, к сожалению. Впрочем, неважно.
— Хорошо, — решил Бржестовски, — я отправлю эту особу на медицинское освидетельствование. Завтра с утра ею займутся.
— Прекрасно, — сказал Штейнбок и зевнул. — Если к одиннадцати будет готов первый результат обследования…
— Ты слишком хорошо думаешь о наших лаборантах…
— …То я хотел бы продолжить наши с этой особой занятия экспериментальной историей.
— Впрочем, — добавил Штейнбок, поднимаясь с неудобного стула, — не уверен, что завтра в одиннадцать она все еще останется Алисой Лидделл.
Попрощавшись, доктор отправился в свою комнату, чтобы привести, наконец, в порядок не только уставшее после перелета и требовавшее свою порцию сна тело, но, прежде всего — мысли, взбудораженные неожиданно открывшейся перспективой чрезвычайно интересного и сугубо научного исследования в области клинической психиатрии.
Только ли научного?
* * *Через трое суток он чувствовал себя выжатым, как… нет, не лимон, лимон, даже будучи выжатым, все-таки остается хотя бы на вид желтым цитрусовым, и всякий признает в нем именно то, чем он называется. Штейнбок же ощущал себя выжатым до такого состояния, когда молекулы приобретают новые, не присущие им качества, и ему начало казаться, что сам он тоже множественная личность: в пятницу, 25 ноября 2005 года, в его теле обитал некто, не имевший имени по той простой причине, что в его мире имен не имел никто, потому что имя отнимало у человека индивидуальность, как это ни странно может показаться человеку несведущему и не понимающему, что имя, название, обозначение есть оскопление сути, сведение многогранного к плоскому, бездонного к поверхностному и бесконечно изменяющегося к раз и навсегда заданному.
Он забыл позвонить Сузи и перенести встречу, но это обстоятельство, в иное время наверняка заставившее бы его впасть в депрессию, показалось мелким и не заслуживавшим внимания. В беседах с Алисой Лидделл прошла вся среда и половина четверга, Штейнбок столько узнал за это время о доброй старой Англии времен королевы Виктории, сколько, вероятно, не знал директор Исторического музея на Мелвилл-стрит, куда он в прошлом году забрел, будучи в Лондоне на конференции психиатров. Правда, Алиса упорно утверждала, что дата на календаре — правильная, и что именно в 2005 году от Рождества Христова в доброй и вовсе не старой Англии правит очень красивая и умная королева Виктория, да продлит Господь ее дни.
После каждой беседы, продолжавшейся от трех до пяти часов, Штейнбок запирался в кабинете майора, входил в Интернет и пытался найти исторические материалы, подкреплявшие или опровергавшие рассказанное Алисой. Это было трудно, потому что Алиса, собственно, ничего не рассказывала, она просто болтала, как болтают девушки, когда им скучно и надо чем-то занять время. Мысли ее перескакивали с предмета на предмет, с рассказа о вредной Мэгги (кто это такая, Штейнбок так и не понял — видимо, кузина, но, насколько ему удалось выяснить, у реально жившей в XIX веке Алисы Лидделл не было двоюродной сестры с таким именем) она переходила к осуждению Додо (Чарлза Льюиджа Доджсона, надо полагать) за его манеру обрывать повествование на самом интересном месте, а то вдруг начинала объяснять, как выбраться из леса, если вы потеряли дорогу, и внезапно стало темно (ну, скажем, началось полное солнечное затмение, о котором вы не успели прочитать в календаре).
Майор Бржестовски, присутствовавший при их разговорах в первые часы и внимательно слушавший поначалу каждое слово, как-то вышел из кабинета и больше не возвращался, доведенный, видимо, до белого каления фразой Алисы о том, что секретные службы стали слишком секретными: даже собственных секретов у них больше нет, ведь секрет — это то, что говоришь на ухо, а в наш век, когда любую новость можно передать по телеграфу, секреты растворяются в земле и воздухе, как сахар в чае, и воздух, которым вы дышите, оказывается так напитан секретами, что они оседают вам на плечи, на нос и на уши…
— О Господи, — сказал на этом месте Бржестовски и бросился из комнаты с таким видом, будто забыл где-то важнейшую бумагу, на которой был записан один из тех секретов, что в его отсутствие успели раствориться в воздухе и перестали, таким образом, быть государственной тайной.
Алиса проводила майора очаровательной улыбкой и перевела на Штейнбока взгляд, такой по-детски непосредственный и в то же время по-взрослому загадочный, что ему не оставалось ничего иного, как улыбнуться в ответ и спросить какую-то ерунду, лишь бы она вдруг не замолчала.
Во среду он уже точно знал, что передо ним, безусловно, не Эндрю Пенроуз, несмотря на совпадение отпечатков пальцев и достаточно близкое сходство фотографических изображений, по которым ее, собственно, и опознали агенты, работавшие в боливийских лесах и искавшие там… Впрочем, Штейнбок не знал, что они там искали на самом деле, майор говорил ему одно, на самом деле все могло быть иначе, но, как бы то ни было, одним из результатов этой агентурной работы стал арест (доктор понял, что ее просто похитили и вывезли среди ночи на американскую базу) женщины, отождествленной, как разыскиваемая спецслужбами микробиолог Эндрю Пенроуз.
У Пенроуз, как это было записано в ее медицинской карточке, была кровь второй группы, а у Алисы Лидделл — первой. У Эндрю Пенроуз была довольно сильная близорукость (минус четыре в правом глазу и минус шесть — в левом), а у сидевшей передо Штейнбоком женщины, называвшей себя Алисой, зрение оказалось абсолютным — она видела самую нижнюю строку таблицы. Эндрю Пенроуз была крашеной блондинкой, у Алисы оказались темные волосы, которые она расчесывала так, чтобы они спадали волной на плечи, причем никаких следов краски в лаборатории не обнаружили, после чего эксперты решили, что им для исследования подсунули данные двух женщин — кто-то ошибся, а в какую именно сторону, экспертам было все равно, они лишь констатировали факт.
В отличие от майора, Штейнбок знал, что при расстройстве множественной личности описанные изменения не только возможны, но происходят порой так быстро, что анализы, проведенные с интервалом в два-три часа, показывают существенную разницу в составе крови или цвете радужной оболочки глаз. Именно эти результаты, а не только (точнее — не столько) рассказы этой женщины, убедили доктора в правильности поставленного диагноза.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});