Брайан Олдисс - Галактики как песчинки

Директор побледнел. Хрипло, как только что Милтон, застонал.

— Если все это так, и они — не пришельцы из Космоса, ты хочешь сказать, что они вернулись из времени!

Милтон кивнул.

— Пятнадцать тысяч лет.

— Тогда почему они не сказали нам? Почему? Они что — сумасшедшие?

— В своём роде, — ответил Милтон. — Они знали, мы — на краю гибели, и у них не хватало духу сказать нам об этом. Они — потомки кучки спасшихся в глобальной войне. Вот почему, как только они смогли путешествовать во времени, а именно для того и существуют портматтеры, они вернулись, чтобы спасти все то, что могли спасти — птиц, растения и все остальное, почти погибшее в пламени катастрофы.

Мощный разрыв тряхнул мечтальник. С потолка посыпалась штукатурка.

— …в пламени катастрофы, — повторил он.

— Слава Богу! — воскликнул Директор. — Это… это потрясающая новость! Это все меняет!

Милтон резко поднял голову, посмотрел на него уничтожающим взглядом и снова закрыл лицо руками.

— Для меня это ничего не меняет, — мрачно прошептал он.

2. ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ БЕСПЛОДИЯ

…все слезы Мира

Закончена часть. Как сложилась дальнейшая жизнь Флойда Милтона — неизвестно; да, я думаю, и неинтересно кому-либо об этом знать.

Милтон был уничтожен — уничтожен не столько войной, а теми противоречиями, которые она породила в его сознании. Эти противоречия оказались выше его сил; отсюда — его отчаяние. Отчаяние — одна из самых непостижимых категорий эмоциональности — чаще испытываемое отдельными личностями, и реже — обществом в целом. Милтон был в отчаянии, человек — нет. Война продолжалась, человек продолжался.

В ходе войны наступает момент, когда кажется, что она почти достигает гармонии. Это происходит тогда, когда люди теряют кров, близких, работу — ну, в общем всё, что для них дорого. И тогда для них существует только одно — продолжать бойню, через ненависть или безразличие.

Год сменяется годом. Иногда эта бойня утихает, иногда — разгорается с новой силой. Успех всегда ничтожный.

А наряду с этим мощные группировки трансформировались в националистические силы, преданные своей расе. То, что когда-то начиналось борьбой противоположных идеологий, переродилось во что-то более уродливое — в широкомасштабную расовую войну.

Четыре тысячелетия продолжалась расовая война, иногда прерываемая столетиями истощения, словоблудия, перемирия или угроз. В конце концов оплот белого сопротивления был сломлен. Белые расы основали своё последнее стойбище на Луне. Резня, последовавшая за этим, уничтожила почти всех их людей, а Луна превратилась в атомный факел, который пылал на протяжении нескольких сотен тысяч лет.

После этой сомнительной победы чёрных наступил странный период, когда небольшие группы измученных людей, отделившись от своих соплеменников — одни сознательно, другие — индифферентно, словно мрачные тени прошлого, бродили по Земле. Темнокожие расы — не только истощённые и опустошённые, но и обеспложенные. Моральное и физическое опустошение — клеймо последующего Тысячелетия Бесплодия. Даже те побуждения, которые существовали ранее и играли доминантную роль в человеческих отношениях, — секс и грабёж — находились в упадке.

Тишина наступила повсюду.

Предпринимались попытки возрождения. Шатающуюся экономическую и сельскохозяйственную системы поддерживало несколько столетий огромное количество роботов, которые сосали из земли всё, что она могла родить.

Отдельные, разрозненные сообщества собрали под единое начале. Пресловутый Брачный Центр ведал всеми браками и рождениями; только потерянное поколение могло выносить его дикое правление.

Но механической противоестественности оказалось недостаточно — как не хватало её всегда — для предотвращения катастрофы.

Время свернулось в огромный длинный ковёр, под которым человек галопировал к вымиранию.

Последний день лета последнего года восемьдесят третьего века нашей эры.

Высоко паря в стратосфере, крыло несло доктора Смитлао, психоаналитика, над сто тридцать девятым сектором Ингланда. Началось снижение. Глубоко нырнув и, наконец, отработав глиссаду, аппарат мягко пробарражировал над владениями Чарльза Гунпата, автоматически выбрав курс посадки.

Для Смитлао — это была рутинная обязанность. В его задачу как психоаналитика входило следить за нормой движения биотоков раздражения. Тёмное лицо доктора выражало смертельную скуку. Он бросил взгляд на экран внешнего монитора. Его слегка удивило то, что к поместью Гунпата пешком шёл человек.

— Должно быть, сумасшедший, — вслух выразил своё отношение Смитлао.

С высоты снижающегося крыла поместье выглядело как тщательно выполненный рисунок. Убранные поля образовывали безукоризненный прямоугольник. И везде роботы выполняли свои функциональные обязанности. И муха бы не пролетела, не попав в поле зрения радара; стручок гороха не вышелушился бы вне их кибернетического надзора; у каждой птицы — свой номер и позывной; а в среде муравьёв находился искусственный муравей-пастух, направляющий все муравьиное племя по заданному маршруту. Дождь шёл строго в отведённом для него месте. Старый, добрый мир случайностей исчез под давлением голода.

Ничто живое не находилось без присмотра. Бесчисленные обитателя предыдущих веков и пиявки войны истощили почву. Только жесточайшая экономия, неразрывно связанная с безжалостной регламентацией, давали возможность накормить далеко не многочисленное население. Миллиарды умерли от голода; сотни оставшихся находились на грани голодной смерти.

На фоне бесплодной чистоты пейзажа владения Гунпата смотрелись как вызов всему и вся. Пять акров первозданной природы. Высокие косматые ели образовывали периметр, охватывая лужайки и дом. Дом в секторе сто тридцать девять, построенный из массивных каменных блоков, оказался достаточно крепким, чтобы выносить тяжесть сервомеханизма, который наряду с Гунна том и его сумасшедшей дочерью Плой Плой, являлся его единственным обитателем.

Именно в тот момент, опустившись чуть ниже уровня деревьев, Смитлао заметил человека, шагающего по направлению к поместью. Множество причин делало это зрелище неприятным. Поскольку материальные блага этого мира распределялись среди немногих избранных, человек не мог быть настолько беден, чтобы идти пешком в неизвестном направлении. Человек все сильнее ненавидел Природу, подстёгиваемый осознанием того, что она предала его и сделала из этой прогулки испытание — хотя, возможно, он действительно сумасшедший, как Плой Плой.

Выбросив эти мысли из головы, Смитлао посадил крыло на каменную площадку перед домом, радуясь, что он снова на земле. Ужасный день. Пришлось прорываться сквозь плотные кучевые облака, и его порядочно растрясло при этом.