Владимир Михайлов - Приглашение на ночную охоту

— Хороший совет, — оценил Федоров. И прибавил: — Для вас. Но мы им воспользуемся.

— И прекрасно. Однако, вернемся к истории. Сейчас, когда вы удостоитесь приема у императора, самое время дать вам хоть крохи информации о нашем прошлом. Наш мир — мир традиций, насчитывающих отроду сотни, а то и тысячи лет. Они порой доставляют неудобства, временами способны вызвать у стороннего наблюдателя смех, но мы дорожим ими и придерживаемся их. Традиции — один из основных устоев общества, залог его стабильности. А наше общество весьма устойчиво. И прежде всего потому, что мы ревностно оберегаем основную нашу традицию — веру. Для нас вера — основа основ, уже сотни, нет, тысячи лет она дает нам силы, более того — она-то и создала Империю, и продолжает поддерживать ее. Но об этом можно говорить много. Традиции, да… Одной из них является способ, каким вас только что доставили сюда. Старый дурак церемониймейстер не удосужился своевременно дать вам необходимые пояснения: просто не подумал о том, что кто-то может не знать этого. Сделаю это сейчас. Мы — Империя, и равных нам нет во Вселенной. Думать так — тоже традиция, и очень живучая. Раз нам нет равных — у нас не может быть послов. Могут быть лишь просители из разбитых и подчиненных миров. Мы разговариваем с прочими не на равных, а сверху вниз. И хотя на деле мы не только признаем, но и выполняем все установления Галактического права, посол может быть доставлен к императору лишь в цепях, пусть бутафорских, под виселицей, в сопровождении палача и толпы плененных соотечественников посла. Когда-то (и непонятно, ирония или сожаление прозвучали в речи синерианина) цепи не были бутафорскими, рабы — статистами, а палач — маленьким чиновником, не убившим в жизни даже курицы. Но те времена прошли.

— И все послы соглашаются с таким протоколом?

Синерианин улыбнулся Изнову.

— Далеко не все. И в результате наши внеимперские отношения хиреют, и мы искренне рады вам.

— Скажите, а почему бы…

— Одну минуту. Простите, что прерываю вас, но времени остается все меньше, а я должен предупредить вас еще кое-о чем. Традиции! К лицу, которому вы намерены выказать уважение, вы приближаетесь спиной вперед. Тем самым показываете, что верите ему настолько, что подставляете самое свое незащищенное место — спину. Поворачиваетесь лицом раньше или позже, в зависимости от соотношения между его и вашей знатностью. Повернувшись, кланяетесь. Если это лицо — отец веры или, как сказали бы у вас, священнослужитель, синерианин сложит руки, как предписывает ритуал, вы же лишь протянете обе руки ладонями вверх и затем прижмете их к своей груди. Император — одновременно и Великий Отец веры. К нему повернетесь лицом лишь по его приглашению. Я буду рядом и подскажу, когда остановиться и как повернуться. Запоминаете?

— Пока удается.

— Когда повернетесь, то увидите, что император располагается на высоком помосте. Но, обращаясь к нему, будете смотреть не на него (это было бы тягчайшим преступлением против этикета), а гораздо выше — туда, где стена переходит в потолок. Тоже традиция: ваше представление о величии императора подсказывает, что он находится на неизмеримой высоте. И руки простираете тоже почти вертикально вверх.

— Относится ли это и к наследному принцу?

— У нас нет наследника, как нет закона о престолонаследии. Мы — монархия абсолютная, но не династическая.

— Как же приходит новый император?

Синерианин усмехнулся.

— Им становится безупречнейший в делах веры. Вот так-то. Ну, что еще? Да: задавать вопросы императору разрешается, но лишь о здравии его и близких. Когда императору неможется — такое бывает, — вопросы заменяются словами восхищения его здоровьем. Сам император тоже задает вопросы. Не стану учить вас, но прошу отвечать с максимально возможным тактом. Впрочем, никаких подвохов в его вопросах не будет.

— Приложим все старания. Но — поскольку вы-то не император…

— О, меня можете расспрашивать, сколько заблагорассудится.

— Как вас зовут?

— Я не назвался не случайно: выговорить мое имя вам пока еще не под силу. Называть же меня можете… ну, допустим, Меркурий. Устроит?

— Вполне, лучезарный Меркурий.

— Кстати: титул императора — Навеки Ослепляющий и Отбрасывающий тень на Солнце. Что касается меня, то я, как и вы, Посол, удостоен Приятной Лучезарности. Со временем буду пожалован Прекрасной Лучезарностью. Дальше идут Изумительная, затем Небывалая, а там уже начинается ранг Ослепительных. Это так, для общего развития и первого доклада на Терру. Спрашивайте еще.

— Когда начнут решаться практические стороны нашей работы?

— Вероятнее всего, приступим завтра.

— Что значит «экха» в переводе на терранский?

— Как, как вы сказали?

— Экха.

— Впервые слышу это слово. Может быть, архаизм? Поинтересуюсь.

— Но мы видели по пути сюда, на улице…

— На улице по пути сюда вы не видели ничего такого, о чем стоило бы спрашивать кого бы то ни было. Даже меня. Но нам пора. Помните: только спиной вперед. И вопросы — о здоровье, и ни о чем больше.

От приема осталось странное впечатление смеси архаики и современности (если судить по земным стандартам), причем архаика была в речах и манерах, — и в том, и в другом угадывались застывшие, столетиями обкатанные приемы и обороты, — а обстановка и туалеты выглядели в общем на нынешнем уровне. Галактическая торговля, начавшись, по человеческим меркам, достаточно давно, успела в немалой степени уравнять вкусы и моды, и вряд ли стоило удивляться тому, что (применительно к особенностям анатомии и физиологии обитателей) одни и те же цвета и модели встречались в противоположных витках громадного звездного материка. Здесь, на Синере, моды были, правда, несколько упрощены — может быть, в соответствии с национальными традициями или требованиями веры (ибо ни одна вера не обходится без требований и ограничений, без жертв, служащих для доказательства приверженности ей — хотя и известно, что как раз вера не требует доказательств; но, кстати, и логики тоже). Встретили представителей Терранской Федерации в общем доброжелательно, император — усталый пожилой синерианин с узловатыми пальцами и обвислыми усами (лишь голова и пальцы виднелись из бесчисленных складок сверкающего радужными камнями балахона) — задал целых три вопроса, что служило, как сразу же объяснил явно обрадованный Меркурий, выражением крайнего благоволения. Вопросы касались того, благополучно ли протекало путешествие («Ничто не смогло бы задержать нас на пути к прекрасному миру Навеки Ослепляющего», — ответил Изнов), понравилась ли прибывшим столица («Она великолепна и неповторима, ничего подобного не существует в Галактике!») и в заключение — тверды ли гости в вопросах веры («Жизни без веры мы не мыслим!» — ответил Изнов, глядя в потолок и благословляя терранский язык, в котором множество смысловых оттенков объединялось одним словом, так что можно было обойтись без явной лжи). Император соблаговолил одобрительно кивнуть. Принял верительные грамоты (не лично, разумеется, а через какого-то сановника), в качестве напутствия пожелал послу ежедневно посвящать не менее двух часов изучению Кодекса, и наконец (традиция!) произнес формулу помилования, освобождения, пожалования и приближения. После этого у терран возникло ощущение успешно сданного экзамена и молчаливого принятия окружающими в сообщество, именовавшееся известным и на Земле словом «Двор». Изнов хотел было сразу же завести хотя бы первоначальные связи с дипломатами других галактических держав, однако, их на приеме не оказалось, в обширном зале виднелись одни лишь синерианские лица. «Такова процедура», ответил Меркурий на недоуменный вопрос Изнова. «Тоже традиция?» «Не совсем. Скажем так: обстоятельства».