Клиффорд Саймак - Зачарованное паломничество

6

Вначале Джиб подумал, что отшельника нет дома, хотя это было странно. В последние годы, состарившись, отшельник почти никогда не покидал пещеры, лишь изредка он выходил чтобы собрать кореньев, травы, листьев и коры, необходимых ему для приготовления лекарств.

Костер в пещере не горел и дымом не пахло. Значит, огня здесь давно не было. К грубому тростниковому столу прилипла яичная скорлупа.

Джиб вгляделся в темноту.

— Отшельник, — негромко позвал он, одерживаемый внезапным предчувствием, которого не понимал. — Отшельник, где вы?

В углу послышался слабый звук. Может, мышь?

— Отшельник? — повторил Джиб.

Звук повторился.

Джиб осторожно пошел в угол.

— Сюда, — слабо произнес отшельник. Его голос звучал не громче шелеста листвы.

Глаза Джиба привыкли к темноте, и он разглядел низкое темное возвышение в углу и бледное лицо на нем.

— Отшельник, что случилось?

Джиб склонился над тюфяком и увидел одеяло, натянутое на подбородок.

— Наклонись ниже, — произнес отшельник. — Мне трудно говорить.

— Вы больны? — спросил Джиб.

Бледные губы чуть шевельнулись.

— Я умираю. Слава богу, что ты пришел.

— Вам нужно чего-нибудь? Воды? Супа? Я сварю суп.

— Слушай, — сказал отшельник. — Не разговаривай, слушай.

— Слушаю.

— Шкаф у стены.

— Вижу.

— Ключ у меня на шее. На шнурке.

Джиб протянул руку.

— Нет, подожди…

— Да?

— В шкафу… в шкафу… — отшельник питался говорить. — Книга в коже. Ручной топор. Из камня. Отнеси к епископу…

— Какому епископу?

— Епископу Башни. Ниже по реке, на северо-запад. Спрашивай, тебе покажут.

Джиб ждал. Но отшельник молчал. Он больше не пытался говорить.

Джиб осторожно протянул руку и нащупал шнурок, затем, приподнял голову отшельника, он снял шнурок. На шее висел маленький ключ.

Он отпустил голову отшельника на подушку.

Подождал немного, но отшельник не шевелился. Джиб направился к шкафу. Книга была там, маленькая книга в кожаном переплете. Рядом лежал топор. Таких топоров Джиб никогда не видел. Он был сделан из камня и заострен с одного конца. Но даже сделанный из камня, он был таким гладким, словно металлический. Только внимательно приглядевшись, можно было различить сколы, которые ему придавали нужную форму.

В шкафу были и другие предметы: бритва, ножницы, расческа, маленький пузырек, наполовину заполненный голубоватой жидкостью.

Джиб взял книгу и топор и вернулся к отшельнику.

Отшельник открыл блеклые глаза и взглянул на него.

— Взял? Хорошо.

— Я отнесу их к епископу.

— Ты Джиб? Ты был здесь раньше?

Джиб кивнул.

— Подождешь?

— Да. Могу я что-нибудь сделать? Воды?

Отшельник чуть повернул голову.

— Ничего.

Джиб ждал, стоя на коленях у постели умирающего. Дыхание отшельника было таким слабым, что грудь его едва двигалась и между вдохами наступали долгие промежутки. Изредка волосы на верхней губе отшельника слегка шевелились, когда он выдыхал через нос.

Один раз отшельник заговорил.

— Я стар, — сказал он. — Мое время прошло.

И снова замолчал. Слабое дыхание продолжалось. Дважды Джиб был почти уверен, что оно прекратилось совсем, но оно все же возобновлялось.

— Джиб?

— Да.

— Оставь меня здесь. Когда все будет кончено, оставь меня здесь.

Джиб не ответил. Тишина сгущалась. Слабое дыхание продолжалось.

Потом:

— Загороди вход в пещеру. Сделаешь?

— Да.

— Не хочу, чтобы волки…

Он не кончил предложения. Джиб продолжал сидеть у постели. Один раз он подошел ко входу и выглянул. Солнце уже прошло зенит и начало склоняться к западу. Отсюда, с высоты, была видна та часть Болот, откуда он сегодня пришел. Было видно пространство почти до реки.

Джиб повернулся и продолжил свое бдение. Он пытался думать о чем-нибудь и обнаружил, что не может. Слишком о многом нужно было думать. Он не мог разобраться в своих мыслях.

Некоторое время он просто сидел, не следя за отшельником. Взглянув вновь на старика, он не обнаружил дыхания. Джиб подождал, помня, что так уже было несколько раз. Но время шло, а волосы на губе не шевелились, не было никаких признаков жизни. Джиб прижал ухо к груди отшельника и не услышал биения сердца. Он поднял веко старика: на него смотрел остекленевший взгляд.

Отшельник умер. Но Джиб продолжал сидеть рядом с ним, как будто его присутствие могло отменить смерть. Теперь он мог думать. Мог ли он что-либо сделать? Он с ужасом понимал, что не дал умирающему даже воды. Он предлагал, но отшельник отказался. Может быть, следовало все же принести воды? Оказать какую-нибудь помощь? Но к кому можно было обратиться за помощью? Кто смог бы помочь? К тому же, он не мог оставить умирающего в одиночестве.

Отшельник был стар и не боялся смерти. Может, смерть была для него желанной. Еще сегодня утром Друд удивлялся, что же получает отшельник от жизни? На этот вопрос так и нет ответа. Но, подумал, Джиб, что-то должно быть, иначе он бы не встретил смерть так просто.

Он вспомнил, что должен сделать многое, а уже вторая половина дня. Джиб сложил руки мертвеца на груди, закрыл одеялом лицо, потом отправился на поиски камней, которыми можно было бы завалить вход в пещеру.

7

Хол из Дуплистого Дерева перебрался через изгородь и оказался на поле. Он знал, что находится в безопасности. Самогонщик со своими сыновьями находился по другую сторону поля, а его собаки спали под накренившимся амбаром после ночной охоты.

Охота была долгой и, по-видимому, неудачной. Хол и Енот все это время просидели у своего дерева, прислушиваясь к ее звукам. Однажды собаки лаем обозначили, что загнали добычу на дерево, но енот, должно быть сумел уйти, потому что они скоро снова пошли по следу. Несколько раз слушатели видели огоньки: это самогонщик и его сыновья шли за собаками.

Урожай в этом году был хороший. Самогонщик и его семья не очень-то о нем заботились. Кукурузу боронили один только раз, и то лишь в самом начале роста, и в результате между рядами густо росли сорняки. Но початки висели тяжело, и их было больше, чем обычно.

Хол прошел пять или шесть рядов. Хотя особых признаков этого не было, он знал, что наружные ряды подверглись нападению енотов и белок. Потому-то Самогонщик и охотился на енотов, вернее он говорил, что охотится потому, чтобы защитить свое поле от набегов. Но шкуры енотов имели определенную ценность, их можно было продать. Самогон, шкуры енотов и свинина продавая эти товары, семья умудрялась жить.