Виталий Забирко - Вариант Пата

Тем временем Плуст охмелел. Заикаясь и постоянно хихикая, он начал рассказывать анекдот о бондаре, его жене и её любовнике, выдававшем себя за покупателя. Анекдот был старый, заезженный, и Крона всякий раз, когда он слышал его, коробило, как марктвенновского янки - сразу же всплывал в памяти аналогичный анекдот, встречавшийся и у Боккаччо, и у Апулея. Интересно было бы проследить истоки возникновения анекдота здесь, в Пате, случайное это совпадение, или же кто-то из коммуникаторов блеснул остроумием древних?

Крон вытер руки о край простыни, хлопнул в ладоши и приказал рабыне подать одежды. Натянул на себя нижнюю холщовую рубаху, затем застегнул кожаный пояс с тяжёлой литой пряжкой, продел в петлю короткий меч. Рабыня попыталась обуть его в сандалии, но он отмахнулся и сам завязал ремешки.

- Ты сейчас в Сенат? - спросил Плуст. - Я с... с тоб... с тобой.

Крон взял из протянутых рук рабыни аккуратно сложенную тогу, накинул на себя. К счастью, патская тога, кроме символического обозначения принадлежности к аристократии, имела мало общего с римской. Иначе Крону пришлось бы потратить немало времени на облачение.

- Я не против, если хочешь, чтобы тебя притолпно высекли шиповыми прутьями.

Плуст громко икнул.

- Я не голосовал за скрижаль о трезвости в Сенате!

- Что не помешает высечь тебя, - спокойно заметил сенатор, поскольку скрижаль всё же была утверждена. Государственные дела должны решаться на трезвую голову.

- Всё равно все пьют, - упрямо буркнул Плуст.

- Но не перед заседаниями в Сенате. И если всё же пьют, то не так, как ты. Идём.

Крон подхватил Плуста под руку и легко поставил на ноги.

- Это всё твои кирейские птички, - бормотал Плуст в своё оправдание, пока сенатор тащил его к выходу. - Если бы у тебя не готовили так вкусно, я бы не напился... Кстати, сенатор...

Он сделал попытку освободиться, но Крон не отпустил его.

- Ну погоди немного...

Крон завёл его в комнаты и, резко повернувшись, остановился. Плуст пьяно ткнулся ему головой в грудь, с трудом, шатаясь, отстранился.

- Что тебе?

Плуст громко икнул и зашатался ещё сильнее.

- Ты не мог бы мне ссудить...

- И это в который же раз? - нехорошо усмехнувшись, Крон прищурил глаза.

Плуст неопределённо махнул рукой и снова попытался уронить голову на грудь сенатору.

- Видишь ли, - удержал его за плечи Крон, - наши с тобой финансовые отношения уже перешли в такую фазу, которая требует такой же трезвости, что и прения в Сенате.

Он наклонился к уху Плуста и тихо, но твёрдо сказал:

- Будь сегодня в термах на омовении Тагулы. Там и решим этот вопрос.

Сенатор поднял руку и щёлкнул пальцами. В дверях появился Атран.

- Помоги парламентарию, - сказал Крон и, оставив Плуста, пошёл к выходу.

Атран обхватил Плуста за талию и повёл вслед за хозяином. Здесь хмель окончательно ударил в голову Плусту, он панибратски обнял раба за шею, и, пока тот вёл его через анфиладу комнат к выходу, Крон слышал, как Плуст изливает Атрану душу, жалуясь на жену, содержанок, скучную постылую жизнь, хроническую нехватку денег и непрекращающиеся козни толпных представителей, братьев парламентариев и господ сенаторов. Он даже пытался облобызать раба, но тут они вышли из дома. Яркое солнце и душный воздух, резко сменившие полумрак и прохладу комнат, словно гигантской пятернёй прихлопнули Плуста. Лицо его мгновенно приобрело синюшный цвет, на висках обозначались пульсирующие вены, которые, казалось, сейчас лопнут от сгустившейся крови. Ему стало дурно, он судорожно глотнул и, скосив в сторону вылезшие из орбит глаза, увидел перед собой плечо раба. Плуст отшатнулся. Его опьянение перешло в новую стадию. Исчез Плуст сюсюкающий, жалкий и жалующийся, и возник Плуст-воитель, разъярённый и жестокий, необузданный в страстях.

- Раб?! - заорал он внезапно севшим голосом. - А где твой ошейник, собачья морда?

Четверо рабов, в ожидании своего господина расположившихся прямо на мостовой перед виллой, услышав его голос, мигом вскочили на ноги, схватили носилки и поднесли их к ступеням.

- Где твой ошейник, я тебя спрашиваю, а? Я тебя сейчас на куски порублю!

Плуст принялся искать в складках туники меч, зашатался, и если бы не Атран, поддержавший его, то полетел бы вниз по ступенькам. Крон махнул Атрану в сторону носилок. На губах раба мелькнула мимолётная усмешка, он крепко обхватил Плуста за торс и сбежал с ним вниз. Плуст было завопил что-то, но Атран опрокинул его в носилки, и парламентарий так и застыл поперёк них с открытым ртом.

- Доставьте его домой, - глядя куда-то в сторону, приказал Крон рабам. - Или, ещё лучше, к его первой содержанке.

Рабы неуверенно переминались с ноги на ногу.

- Ну? - рыкнул Крон. - Вы что, не знаете, где дом Гиневы?

Носильщики, словно подстёгнутые, рванули паланкин с места, и Плуст, что-то пытавшийся сказать на прощание сенатору, слетел с сидения в изножье, где и остался сидеть.

Никто из рабов не бросился его поднимать. Доставлять своего господина в таком виде им было не в диковинку. И он так и поплыл к своей содержанке, сидя поперёк носилок и качая высунутыми наружу худыми ногами с неплотно привязанными подошвами сандалий.

Крон проводил взглядом носилки и спустился по ступеням.

"Нужна, ох как нужна статья, - в который уже раз подумал он. - Не в "Сенатский вестник", конечно. Пат ещё не созрел для таких статей, почвы мы не подготовили, а в "Журнал практической истории Проблемного института по контактам с внеземными цивилизациями". И не просто дать в статье голую констатацию сущности приверженцев как паразитирующих нахлебников - это и так все знают. А рассмотреть её на конкретном примере, тем более что он у тебя всегда перед глазами: приверженец сенатора Гелюция Крона наследный парламентарий Свирк Плуст. Чтобы будущие коммуникаторы не просто усваивали этот факт - его он тоже знал перед своим внедрением, но и были психологически подготовлены окунуться в зловонную клоаку откровенной лести, требующей беззастенчивого покровительства, наглого подкупа, шантажа в присутствии как посторонних лиц, так и своих противников, мелочных интриг, выливающихся в словесные перепалки по политическим вопросам и переходящих в кровавые мордобои - всех низменных страстей и пороков человеческих".

Конечно, ничего нового в "проблеме приверженцев" не было. В истории Земли можно найти достаточное количество примеров. Политические деятели привлекали на свою сторону голоса выборщиков обещаниями, посулами, деньгами, лестью, угрозами, шантажом - взять хотя бы историю республиканского Рима. Однако в Пате это явление приобрело ещё более чудовищные и отвратительные формы. Здесь голоса уже не покупались, а продавались, и рынок сбыта страдал не от недостатка голосов, а наоборот от дефицита "приверженцевладельцев", так как содержать своих сторонников вместе с их челядью, любовницами и непомерными запросами было, мягко говоря, несколько обременительно. Первое время пребывания в Пате Крон был поражён размерами паразитизма приверженцев - далёких отпрысков когда-то именитых родов, развращённых славой своих предков, с размахом живущих в своё удовольствие на остатки когда-то огромных состояний или избытки новых долгов. Имея наследное право на место в Сенате или в толпном собрании, они умело использовали его, как политические проститутки продавая свой голос тому, кто больше заплатит. Вместе с тем, такая продажность приверженцев, сразу бросающаяся в глаза при первом знакомстве с жизнью Пата, имела и другую сторону. В своё время Гейнц Крапиновски, как следует не разобравшись в закулисной жизни Сената, попытался скупить как можно больше приверженцев для своего преемника, однако из этой затеи ничего не получилось. Все оказалось не так просто. Вначале он предполагал, что его неудача связана с тем, что он - гражданин первого поколения и не имеет права баллотироваться ни в толпное собрание, ни, тем более, в Сенат. Но когда ему всё же удалось приобрести некоторых из приверженцев, то они оказались самого низкого пошиба - пустышками в толпном собрании, занимающими там только места. И это нельзя было объяснить лишь тем, что Аурелика Крон был гражданином первого поколения. Звондов он не жалел, предлагая приверженцам, имевшим влияние в толпном собрании и в Сенате, суммы, намного превышающие их содержание у своих патронов, но ни одного из них так и не заполучил. Как позже выяснилось, несмотря на политическую продажность и экономическую зависимость, приверженцы обладали своеобразным кодексом чести по отношению к патрону, что служило одновременно как платой за содержание, так и страховым полисом для "приверженцевладельцев", благодаря которому приверженцы и обеспечивали себе столь высокую плату. Перекупка могла произойти только после длительных, искусственно вызываемых разногласий по политическим вопросам с сюзереном, и конфликт, начавшись с мелочей и постепенно обостряясь, должен был тянуться достаточно продолжительное время, чтобы приверженец не потерял своё лицо и значение в толпном собрании или Сенате, иначе новому сюзерену такой приверженец оказался бы не нужен.