Владимир Фильчаков - Эксперимент N 1

Интересно - а можно ли прожить жизнь и ни разу не согрешить? Ни разу... Никого никогда не обмануть, никого никогда не унизить. Не согрешить ни разу... Холодно... Нет! Не холодно совсем. Что это он вообразил? Не холодно, а страшно. Ведь если то, что он видел в снах - не более чем сны... Страшно даже подумать об этом... Что же получается если это были только сны, тогда ему придется продолжать лгать? Продолжать строить ковчег, подгонять, чтоб поторопились? Или признаться в том, что он, Теофей, действительно выжил из ума? Бррр! Невозможно в этом признаться, невозможно! Никто, конечно, не покажет на него пальцем, никто не захихикает, но он-то будет знать, что не захихикают только потому, что будут сдерживаться. Из уважения к нему, значит. А может быть и захихикает кто-нибудь. И стоит ему, Теофею, на этого, захихикавшего, посмотреть, как у того сделается постное лицо. Дескать что? Я ничего. Ну а за глаза... Ох-ох-ох!

Но не может же быть, чтобы это были просто сны. Ведь никогда же с ним ничего подобного не было. А тут - свет. И не то чтобы просто свет - как от солнца, например, а такой свет, что проникает в самую глубь и просвечивает насквозь. И Голос... Ласковый такой... Он, Теофей, не помнит, чтобы с ним так ласково говорили. Да нет, эта ласка не в интонациях Голоса, она откуда-то извне, и обволакивает, обволакивает... Непостижимая ласка, нечеловеческая... Нет! Не может это быть простыми снами! Невозможно!.. Теофей осекся. Кажется, последние слова он прокричал вслух. Он подслеповато прищурился, оглядел сгущающиеся сумерки нет ли кого поблизости, не слышал ли кто? Сердце забилось толчками, в горле встал комок. Если услышат, что он, Теофей, сомневается, тогда... Не хочется думать об этом... Горько думать об этом... Почему выбор пал на него? Он стар, немощен и не честен. Обманывал ли он когда-нибудь раньше? Обманывал. Обманывал! Грешен. Грешен! Так почему же выбор пал на него? Не потому ли, что другие более грешны? Как замолить грехи? Как задобрить Бога, который, конечно же, знает, что он, Теофей - грешен? Надо принести ему в жертву козленка. И не одного. Самого лучшего вина. Теофей смутился. Разве Бог пьет вино? Разве Бог ест мясо? Нет, не годится. Он еще подумает над этим... Он еще подумает...

Ноги затекли. Теофей с трудом встал, сделал несколько неуверенных шагов, плотнее запахнулся в длинную серую накидку и побрел прочь, оскальзываясь и спотыкаясь.

* * *

Он заставил их втащить ковчег на гору. Видно было, что им не хочется тащить, но они подчинились. Тащить было тяжело, мужчины часто менялись. Женщины с дарами шли позади. Теофей бегал туда-сюда, совершенно запыхался и боялся теперь только одного - как бы сердце не выскочило из горла, где оно пребывало со вчерашнего вечера. Его суета была совершенно не нужна, и он понимал это, но ничего поделать не мог. Если бы он остановился, его начала бы бить крупная дрожь - такая крупная, что кто-нибудь обязательно заметил бы, а ему не хотелось, чтобы кто-то видел как он волнуется и боится. Когда, наконец, ковчег установили на вершине и можно было остановиться, Теофей не остановился. Он продолжал сновать туда-сюда, никого не подпускал к дарам, которые женщины сложили у входа в ковчег, а мужчины порывались внести внутрь, погнал всех вниз, свирепея в душе от того, что люди так медлительны и неповоротливы.

Очень скоро он остался один на вершине, но и тогда не остановился, проверял в последний раз, все ли в порядке, хотя все было в абсолютном порядке, просто не могло быть что-то не в порядке. А, собственно, в каком порядке? Он сам определил, что должен быть такой и такой порядок, Бог его ни о чем не просил, то есть не требовал, разве Бог может просить. В сотый раз перекладывая дары, разложенные им в ковчеге, он пытался заставить себя сесть и спокойно ждать, и не мог. И только тогда, когда он почувствовал, что взвинчен до предела, что если он сейчас же, сию минуту не сядет, то умрет, только тогда он сел внутри ковчега и неподвижными глазами уставился на дверь. Он не мигал и скоро слезы потекли по дряблым щекам - он не вытирал их.

- Я здесь, Теофей, - тихо сказал Голос и Теофей сильно вздрогнул и принялся озираться. Не увидев никого, он решил, что ему послышалось, вытер глаза рукавом парадной накидки и снова уставился на дверь.

- Я здесь, Теофей, - тихо повторил Голос. Теофей снова огляделся и хрипло сказал:

- Где?

- Здесь. Ты меня не видишь, но это не существенно.

Тогда Теофей вскочил, постоял немного, дико вращая глазами, рухнул на четвереньки, сильно стукнув головой об пол, и застыл в таком положении, ни жив, ни мертв.

- Ну-ну, - сказал Голос. - Встань. Я хочу видеть твое лицо.

* * *

- Итак?

- Он был страшно возбужден, постоянно падал на колени, стучал головой об пол. По-моему, многого он толком не понял.

- А что ты от него хотел? Чтобы он воспринял с ясным лицом и улыбкой на устах? Для него общение с тобой может оказаться катастрофическим и придется подыскивать другую кандидатуру.

- Не думаю, в конце беседы он почти успокоился, и говорил вполне осмысленно. Он просит чуда.

- Чуда? Ну да, ну да. Иначе соплеменники ему просто не поверят. Что же, яви им чудо. Например, перенеси этот... как его...

- Ковчег.

- Да, ковчег. Перенеси его в деревню. Или еще что-нибудь придумай. Поэффектней. Уж вмешиваться, так вмешиваться. Кстати, зачем они принесли ковчег на вершину? И вообще - зачем ковчег?

- Насколько я понял, он считает, что со мной нельзя разговаривать нигде, кроме как в ковчеге. В этом он твердо убежден. А вершину горы я сам ему назначил. Как место встречи.

- Хм... Стоило ли так трудиться? Я имею в виду ковчег.

- Он считает, что стоило.

- Ладно. Это их дело. Пусть строят ковчеги, таскают их по горам, если им так хочется. Когда следующий сеанс?

- Через день. Думаю, к тому времени он окончательно придет в себя.

- Да-да. Если это вообще возможно.

* * *

Ковчег мягко качнуло и Теофей взмахнул руками, чтобы не упасть. Он постоял минуту, прислушиваясь к своим ощущениям. Было хорошо. Снаружи раздался Голос:

- Слушайте Теофея... Слушайте Теофея... Слушайте Теофея...

Теофей знал, что там, за стенами ковчега стоят изумленные соплеменники. С выпученными глазами. С открытыми ртами. Ковчег, который они полдня несли на вершину горы, в мгновение ока оказался посреди деревни. И сейчас он, Теофей, откроет дверь и выйдет с торжественным выражением лица и объявит людям Закон, и люди будут внимать ему молча, с безграничным доверием и почтением. Нет, торжественное выражение никак не получалось - губы сами собой складывались в счастливую улыбку. Теофея просто распирало от счастья. Он даже сжал лицо руками - нет! И пусть, подумал он. Пусть видят, что он счастлив и горд. Он, Теофей Проводник - счастлив и горд. И он открыл дверь.