Филип Фармер - Боги мира реки

«Я простой ниггер, которого вы можете пнуть, когда захотите, как он иногда шутил, говоря о себе. — И даже в Хорошей Книге сказано, что, если белая нога бьет по черной заднице, в этом нет никакого греха, ибо то творится лишь пользы ради».

После этого он обычно заливался веселым смехом, совершенно не заботясь о том, как относился к его словам собеседник.

— Мне показалось, что легкое музыкальное сопровождение лишь украсит ваши умные речи. Сам-то я не очень рассудителен.

— У тебя прекрасные мозги, и они нам могут здорово помочь, ответил Бертон. — Кроме того, в нашей маленькой армии на счету каждый солдат. Если мы начнем разбредаться по углам, игнорируя реальную опасность, наш отряд превратится в дезорганизованную толпу.

— А ты, значит, будешь нашим командиром, верно? — с усмешкой спросил Терпин. — Ладно, парень, ты меня убедил.

Резко оборвав мелодию, он убрал руки с клавиш и поднялся.

— Веди нас, славный Макдафф.

Подавив вспышку гнева, Бертон отошел к столу. Терпин следовал за ним по пятам, вероятно, строя за его спиной смешные гримасы. Как только Бертон остановился у кресла, музыкант самодовольно занял свое место и с улыбкой уставился в потолок.

— Я предлагаю отложить обсуждение ситуации до того момента, когда мы все ознакомимся с содержанием списка, — произнес Бертон, указывая на устройство, которое складывало и брошюровало листы, вылетавшие из прорези в стене. — Мы можем составить реальный план действий только после того, как поймем свои возможности и ограничения.

— На это уйдет немало времени, — сказал де Марбо. — Похоже, здесь даже не книга, а целая библиотека.

— Тем не менее, нам придется с ней ознакомиться.

— Ты говоришь об ограничениях, и в этом есть резон, — произнес Нур. — Но даже при ограниченном доступе к компьютеру мы обладаем огромными силами, которые не снились даже величайшим королям Земли. Такие силы создают большие возможности, и потому их следует рассматривать как собственную слабость. Они будут подталкивать нас к злоупотреблениям и небрежности. И я молю Бога, чтобы нам хватило твердости противостоять их соблазнам.

— В каком-то смысле мы действительно подобны богам, — сказал мечтательно Бертон. — Люди, наделенные божественными силами, или, вернее, полубоги.

— Полудурочные боги, — поправил его Фрайгейт.

Бертон взглянул на него и с улыбкой сказал:

— Мы через многое прошли на Реке, и она молотила нас, как зерно, отсеивая мякину. Я надеюсь, нам удастся одолеть и это испытание. Хотя… поживем — увидим.

— Поэтому ищите врага не среди чужаков, а в самих себе, подытожил Нур.

И смысл его слов был понятен каждому.

Глава 3

Древнегреческий философ Гераклит утверждал, что судьбу определяет характер.

Бертон вспомнил об этом, расхаживая взад и вперед по своей спальне.

Впрочем, Гераклит немного ошибался, поскольку, несмотря на бесспорное своеобразие, характер каждого человека формировался под влиянием окружения.

Любое окружение тоже являлось уникальным, и каждое место во вселенной по-своему отличалось от других. Более того, характер человека можно было рассматривать как часть среды его обитания. Таким образом, судьбы людей зависели не столько от их характера, сколько от частных возможностей и воздействий окружения, которое включало в себя и весь человеческий род. Эго человека содержало в себе память о каждом месте, в котором тот когда-либо обитал. В каком-то смысле эти воспоминания состояли из более плотной эктоплазмы, и поэтому именно они определяли направления и пути, по которым двигался их передвижное обиталище, то есть человек, считавший себя независимым.

Еще один мудрец, на этот раз еврей, сказал, что «нет ничего нового под солнцем».

Древний проповедник никогда не слышал об эволюции и не знал, что под этим самым солнцем время от времени возникали все новые и новые виды. Кроме того, он не учитывал уникальности каждого новорожденного ребенка — существа доселе невиданного под солнцем и луной. Как и все мудрецы, проповедник говорил лишь полуистины.

И все же, он сказал правду, заявив, что есть время для действия и время для бездействия. Хотя некоторые греческие философы не согласились бы с ним, настаивая на том, что бездействие уже само по себя является действием.

Философские разногласия греков и евреев определялись их отношением к миру.

Гераклита интересовала абстрактная этика, а проповедника — ее практическое приложение. Первого озадачивал вопрос «почему», второго — вопрос «как».

Бертон решил, что в этом мире проще жить под лозунгом «как». Но для понимания всего потенциала человечества им требовалось исследовать «как» и «почему». Отбросив второе, они вели бы себя неверно и с первым.

Вместе с семью другими землянами он пробрался в башню, возведенную на полюсе посреди северного моря. Этот огромный водоем, диаметром в шестьдесят миль, окружала горная гряда, высота которой достигала двадцати тысяч футов.

Великая Река, впадая в море, отдавала ему почти все свое тепло, а затем вытекала с другой стороны, чтобы вновь продолжить свой бег по планете.

Густой туман, подобный мгле у входа в ад, скрывал башню до самой вершины, несмотря на то что она возносилась на десять миль от поверхности моря.

Основание башни находилось ниже вод — глубоко под землей на уровне пяти-шести миль.

Центральная шахта башни вмещала в данный момент несколько миллиардов ватанов. Этот термин, обозначавший искусственные души, этики заимствовали у существ, которые исчезли миллионы лет назад. Неподалеку от башни, глубоко под землей, располагались огромные помещения, где хранились записи тел тридцати пяти миллиардов землян, которые жили между 100000 годом до нашей эры и 1983 годом от Рождества Христова.

Когда в этом мире умирал кто-нибудь из людей, главный компьютер направлял соответствующую запись в конвертер, и тот воспроизводил воскрешенное тело на берегу Реки. Ватан, или невидимая синтетическая душа, которая содержала в себе все, что делало человека чувствующим существом, притягивалась к телу, как железо к магниту. В момент их соединения мужчина или женщина, умершие сутки назад, оживали.

Из тридцати пяти миллиардов людей Бертон умирал, пожалуй, чаще всех.

Как человек, переживший семьсот семьдесят семь смертей, он мог бы считать себя рекордсменом. Лишь несколько других отчаянных храбрецов вели на Земле и в Мире Реки такую же активную жизнь, как он. Ему явно недоставало триумфов и сладких мгновений, но зато с избытком хватало неудач и тревог. И хотя он любил говорить, что плохого и хорошего случалось с ним поровну, книга его жизни писалась, в основном, красными чернилами, то есть цветом крови. Весы его судьбы все время склонялись в сторону бед, но, несмотря на это, он отказывался объявлять себя неудачником. Бертон и сам не знал, что заставляло его сражаться и цепляться за жизнь. Возможно, он все еще надеялся выправить судьбу и внести в нее провозглашенное равновесие.