Николай Полунин - Дождь

Пар.

Сухость.

Ненавижу ощущение сухости в ноздрях. Это ничего, что я голый? В бане не продохнуть из-за сухого белого пара. Молоко... Мне два стакана с тюльпанами.

...но я еду в тумане. Странная какая-то машина -- одни кнопки. Но красивые. Как у той хитрой губной фисгармонии, которую мне не купили двадцать пять лет назад. Теплое пиво хорошо для горла, а от холодного бывает ангина. Стоп. Дубль два! Вы! Эй, вот вы там! Не наваливайтесь на дверь, вы же видите, у меня попала рука!

Нет, никто не обращает внимания, будто так и надо. Короткая рубашка. Нэн Катти Сарк. Голая ведьма. Горячая. Тугая. Тяжелая. И...и...и...и... МЫ ПРЕКРАЩАЕМ НАШИ ПЕРЕДАЧИ! МЫ ПРЕКРАЩАЕМ НАШИ ПЕРЕДАЧИ! МЫ ПРЕКРАЩАЕМ НА...

...конечно, зеленая. Иначе откуда у нее рога? Д-зззззззнь!.. "Нелепая смерть. Тут глубины -- от силы метр. Если бы он смог чуточку приподняться..." -- "Его придавливали ордена в рюкзаке". -- "Н-да. Ну -- на вскрытие. И прочие формальности, почетный караул там, то, се... да вы знаете".

...вит, давит, давит, давит, давит, давит, давит, давит (дайте мне крест!), давит, давит, давит, да (Дайте Мне Крест!) -- вит, давит, давит (ДАЙТЕ МНЕ КРЕСТ!), давит (Не держ... Не держите мне руку! Дайте мне крест!)... дави... Отпустите РУ-КУ! ДАЙТЕ МНЕ КРЕЕЕЕЕЕЕ... ит.

Сморчок, звон, пустырь.

Перезвон.

4

Неделю я болел. Сутки валялся в бреду, еще сутки еле ползал от слабости. У меня, без сомнения, было заражение крови. Почему я выжил -- не знаю. Видимо, успел-таки в последний момент со своей варварской хирургией. Риф, навывшись в углу, лаяла и рвалась, а на второй день только поскуливала. Вообще это было поучительно -- болеть одному-одинешеньку. Умирать в одиночку. Когда на третье утро я почувствовал, что могу передвигаться относительно легко и вышел на улицу, миропонимание мое весьма отличалось от того, каким оно было пять дней назад.

Было очень ровное небо над головой. На лужи нельзя было смотреть. Их разлитое золото ослепляло, отражая лучи, проскользнувшие сквозь очистившийся воздух. Сколько старушке понадобится времени, чтобы зализать раны?

Два следующих дня я провел, набираясь сил, не предпринимая дальних вылазок. Появилось очень много птиц. Не только типично городских, но и откуда-то, неужели с реки, даль-то какая, -- чайки, и кружили какие-то явно соколиной породы, высоко, не разберешь. Свистяще-щебечущая мелочь заполняла утро непривычным слуху ором.

Итак.

Всего я взломал двери в четырех домах, включая свой, пятый только начал. Скольких тварей выпустил, не считал. Вывод. Я мог бы вообще ничего не делать, что бы изменилось? Меня настолько поразила многомерность этой очевидной мысли, что я добрую минуту простоял как вкопанный, а Риф дергала и тянула поводок. Значит, я успокоился? Значит, не было никакого искупления, если цена ему -- четыре с лишком дома, пятьсот квартир? А какая тогда должна быть цена? Сколько? И я не испытываю угрызений? Я внимательно, не спеша продумал все эти соображения и решил: да. Да, успокоился и не испытываю, и никакого искупления не было. А что было? Не знаю. Может, преодоление суеты? Нервозности? Въевшейся и всосанной потребности чувствовать на горбу груз? Службы, привязанностей, неприятий, потребности в одиночестве, жестокости, милосердия... Милосердия. Но что эгоцентризм, как не тот же груз, даже если он -- единственный оставшийся способ существования?

Так или иначе, но ценность моей собственной жизни в моих собственных глазах чрезвычайно возросла за те сутки, когда я бредил синими тюльпанами. Нас осталось двое -- я и планета, на которой я живу. Она у тебя есть, твердил я про себя, есть, есть! Никто не отнимет, никто не запретит, не заточит тебя и не зашорит тебе глаз!..

Я все никак не мог в это поверить. Странно, верно? Я и сам удивляюсь.

По прошествии недели, когда мы подъели практически все, что не успело испортиться, у меня были уже четкие соображения, как конкретные, так и перспективные. Я туго перебинтовал предплечье, усадил Риф в кабину и поехал по городу.

И еще: первую неделю-полторы я -- не знаю с чем больше, с тревогой, с надеждой, -- всматривался в небо, ожидая увидеть самолет или даже целую армаду. Мне почему-то казалось, что если они прибудут, то воздухом -впрочем, это было самое логичное. Спасатели, завоеватели, все равно. Люди. Но дни проходили за днями, ничего подобного не происходило, и эти волнения, большей частью подспудные, улеглись. И вот -- город.

Как будто ничего не изменилось в нем. Не было новых пожаров, и дома стояли, будто поджидали знака, по которому вновь задвижется в них жизнь. Я сменил фургон на тяжелый трехосный армейский грузовик с крытым верхом. За ним пришлось ехать довольно далеко, на другой конец города, но больше я не знал наверняка, где добыть нужную машину. И это-то военное автохозяйство припомнил с трудом.

Затем мой путь лежал на всякие продовольственные базы и склады. С магазинами я решил больше не связываться. Одну такую базу я знал неподалеку от воинской части, рядом с вокзалом. Грузовик еще плохо слушался меня, и я снес угол кирпичной кладки, когда загонял его во внутренний дворик перед невзрачным строеньицем серого цвета, стиснутым забором и глухими задними стенами домов. Выключив мотор, я вышел и взобрался на эстакаду, которая приходилась как раз на уровне кузова. Риф я оставил в кабине, пока побаиваясь отпускать ее без присмотра.

Мне предстояло долгое занятие. Теперь как взломщик я был экипирован куда лучше и в два счета своротил оба здоровенных замка на железных раздвижных воротах. В складе было еще прохладнее, чем на улице. Я перетаскивал ящики и коробки. Мясных консервов отнес четырнадцать ящиков -сколько было. Сыры, твердые колбасы, очень хорошие рыбные консервы в масле, деликатесные консервы из мяса дичи, фруктовые соки и пасты, -- здесь было такое, что я диву давался, и все вспоминал и вспоминал неказистый фасад этой базы-развалюшки с крепкими, впрочем, дверьми и какой-то (я видел) совершенно фантастической системой сигнализации. В соседнем помещении нашел на редкость отменные копченые окорока и забрал их все.

Я устал. Ныла рука. Последним, хмыкнув, погрузил ящик масла. Не люблю масло, но пусть будет. Часа два -- я еще не отвык мерить время часами -понадобилось мне, чтобы заполнить кузов на одну треть. Я был нетороплив, часто присаживался и просто смотрел вокруг. Побегал с Риф по двору. Переносил пяток ящиков -- и опять сидел. Тишь в мире была неописуемая.

...выключаете свет и начинаете рассматривать темноту; через некоторое время, когда глаза привыкают, видно, что темнота неоднородна; в ней можно высмотреть отдельные сгущения и разряжения, переходящие друг в друга формы и, что совсем невероятно, крохотные вспышки света, будто порожденные самою тьмой... да нет, просто сетчатка реагирует даже на отдельные кванты...