Владимир Венгловский - Улитка на ладони

Мы вместе с Михаилом стояли на смотровой площадке маяка. Этим утром он сбрил бороду и теперь казался совсем другим человеком – более серьезным и жестким. Он то и дело прикладывал тряпку к порезу на щеке, стирая выступающую кровь. Внизу у дома купалась в песке Анрика. С такой высоты почти ничего не было видно, но я нет-нет и бросал взгляд на маленькую девичью фигуру, вспоминая тот единственный ночной поцелуй. Думаю, что Анрика нарочно купалась под башней, зная, что мы можем ее увидеть.

– Тяжело с-столько жить, – сказал Борода. Он посмотрел на окровавленную тряпку и перевернул ее на другую сторону. – Таких, как я, было десять человек. Гарик Левадный, Борис Маратов, Толик Иванченко. Вечные. Где они с-сейчас? Толик ушел последним. Обещал вернуться, и я до сих пор его жду. Может быть, они все еще блуждают по Земле, ищут с-свою судьбу, а может, и с-сгинули в песках. Остался только я. Все люди, которых я любил, умерли, а я все еще жив.

Михаил невесело улыбнулся своим мыслям.

– Мы умираем. Еще полвека назад я думал, что человечество возродится. Появились новые селения. Корабли путешествовали по пустыне. Они ходили здесь, рядом с-с маяком, под парусами, словно первые суда в с-старые добрые времена. Я чувствовал с-себя нужным – маяк дарил людям надежду. Но потом все постепенно прекратилось. Люди кое-где еще живут, но пройдет каких-нибудь с-сто лет, как от нас не останется и с-с-следа.

Последнее слово далось Бороде с трудом.

– Никак от заикания не избавлюсь, – пояснил он. – Наверное, что-то психологическое.

Я смотрел на Анрику. Она легла на спину и набрасывала на себя горсти песка. Борода тоже за ней наблюдал, но ревности я почему-то не испытывал.

– Любуешься воробышком? – спросил Михаил. – А мой воробышек умер у меня на руках в год черного ветра. И жена – тоже… Веришь, хотел тогда с-сдохнуть. Но болезнь не берет, а убить меня трудно. Многие пытались. Ранения довольно болезненны. – Он прикоснулся к животу и поморщился, вспоминая давнюю боль. – Но все заживает, не оставляя шрамов.

Борода скомкал тряпку и сунул в карман.

– Видишь, уже затянулось.

Анрика встала на ноги, потянулась, стряхивая с себя песок. Подняла голову и посмотрела на меня. Стало трудно дышать. Но я все равно уйду, даже если Анрика останется, я уже все решил.

– Как ты думаешь, людям ведь поможет, если вернуть часть прошлого мира? – спросил я.

– Конечно, господин сказочник.

– Нет, – сказал я. – Называй меня лучше джинном.

И добавил:

– Я ухожу. Ничего нельзя сделать без своей семьи.

– У тебя уже есть близкий человек, – сказал Борода.

– Да, возможно. Пойдем со мной, Михаил. Ты поможешь мне вернуть прошлое.

Борода не задал лишних вопросов, хотя я видел по его глазам, как ему хотелось узнать ответ о том, что я вспомнил в последние дни.

– Нет, – наконец сказал он. – Я не пойду. Я ведь должен дождаться друга. Мы договорились встретиться с-с Толиком здесь, на маяке.

– Ясно, – проговорил я. – Все еще надеешься, что он вернется?

Из дома вышла одетая Анрика. Следом за ней появился мех. Девушка бросала камешки, мех их искал, всасывал хоботом и приносил обратно к ее ногам.

Я ушел на рассвете через неделю.

Все эти дни вместе с Бородой мы охотились, ставя силки на огненных ящериц, и собирали съедобные перекати-поле. Еще я видел миражи, которые являлись мне все чаще. Одинокая улитка ползла среди зеленой травы, и на землю вновь опускались мои собратья. Они и сейчас на Земле, ожидают, когда их разбудят. Спят и тоже видят сны, которые зовут меня к себе.

Ночи мы с Михаилом проводили в домике, Анрика спала на вершине башни.

«Как принцесса, плененная драконом, – шутил Борода. – Не устает птичка порхать туда-сюда».

Анрика со мной почти не разговаривала, лишь изредка я ловил ее тревожный взгляд.

– Я ухожу, – сказал я ей в последний вечер, когда поднялся на башню. – Ты идешь со мной?

Хотя знал ответ наперед.

– Ты дурак, – сказала Анрика. – Не ценишь свою жизнь ни на песчинку. Тебя убьют, я знаю. Что же мне делать?

Она вдруг крепко меня обняла и заревела, а я не нашел ничего лучшего, как обнять ее в ответ и молча слушать всхлипывания.

– Пойду с тобой – буду бессмысленной обузой, – говорила Анрика сквозь слезы. – Тебя убьют – останусь одна в пустыне. Здесь – тоже одна.

– Здесь ты с Вечным, – сказал я, но Анрика меня не слушала.

– Ты не вернешься!

– Я вернусь.

– Врун! – сказала Анрика. – Останься со мной, пожалуйста. Я говорила с Бородой, он позволит жить у него. Я не смогу идти в пустыню. Ты – другой. Ты – сможешь. Но ты должен остаться. На эту ночь и навсегда.

Она схватилась за завязки на своей куртке и принялась их судорожно развязывать. Я повернулся и вышел на лестницу. Долго спускался, прислушиваясь к грохоту металлических ступеней. Потом, внизу, сел на песок. На западе опускалось большое красное солнце. В его лучах марево над пустыней превращалось в картины старого мира. Вместо барханов вырастали высокие дома. Пролегала дорога, по которой бежали не мехи – автомобили, теперь я знал, как они называются. Зеленые деревья дарили путнику прохладную тень. Казалось, сделай шаг, и окажешься в том мире. Протяни руку – и принесешь сюда его часть. Что он для тебя, Дарен Рохля, Дарен Никчема, – цель жизни или просто несбыточная мечта, ради которой ты собираешься пожертвовать всем?

Неслышно подошла Анрика, села рядом и положила голову мне на плечо. Ее желтые, пахнущие молоком волосы щекотали щеку, отчего хотелось зажмуриться и остаться здесь навсегда, продлив момент счастья.

Тогда я вложил в ее руку улитку. Анрика долго сидела и разглядывала ползущее по ладони существо из прошлого, и улитка тоже смотрела на нее глазами на стебельках.

Потом к нам подошел зеленокожий. Появился, словно призрак.

– Я вернулся, – сказал он. – Решил, что не стоит самому искать край пустыни, потому что он идет следом за тобой.

Утром мы с ним ушли. Я уходил не оглядываясь, зная, что могу не выдержать и побежать обратно. Далеко в пустыне я все-таки остановился и обернулся. Маяка видно не было, но на горизонте яркой путеводной звездой горел его фонарь.