Роджер Желязны - Одно мгновение бури

Внезапно хляби небесные разверзлись вновь: я очутился под настоящим водопадом.

Я бросился к стене здания — другого укрытия рядом не оказалось. Я поскользнулся, но вовремя пустил в дело трость. Наконец нашел какую-то дверь и укрылся за ней.

В течение десяти минут беспрерывно сверкали молнии и громыхал гром. Когда наконец дождь поутих, а ко мне вернулось зрение и слух, я увидел, что Вторая Авеню превратилась в реку. Отвратительно хлюпая, река уносила с собой всякий сор: бумажки, куски породы, палки, ил… Я пережидал в укрытии, пока спадет вода: похоже, она скроет мои сапоги целиком.

Вода не спадала.

Она подобралась ко мне и стала лизать подошвы.

Этот миг показался мне не худшим из возможных. Стало ясно, что дальше будет еще хуже.

Я попробовал пробежаться, но бежать с полными сапогами воды…

Я вспомнил про выстрел, который услышал днем. Когда у тебя мокрые ноги, размышлять ни о чем не приходится. Я добрел до стоянки, поехал домой. За машиной оставался пенистый след, и я чувствовал себя капитаном речного пароходика, мечтающего стать погонщиком верблюдов.

Было темно, будто наступил вечер. Я въехал в сырой, но еще не залитый водой гараж.

Когда я шел по переулку к дому, сумрак сменился тьмой. Несколько дней я не видел солнца, подумать только, как его не хватает в выходной день! Над головой раскинулся темный купол неба и, несмотря на полумрак, я отчетливо видел высокие кирпичные стены, обступившие переулок.

Я держался левой стены в надежде хоть чуточку укрыться от дождя. Проезжая по набережной, я заметил, что уровень воды в реке достиг самых высоких отметок, нанесенных на пирсе. Нобль походил на большую тухлую колбасу, оболочка которой вот-вот лопнет. Вспышка молнии представила моему взору всю долину, и я, чтобы объехать лужи, уменьшил скорость.

Мечтая о сухих носках и сухом мартини, я завернул за угол и замер как вкопанный.

Это был орг.

Он приподнял пластинчатое тело под углом сорок пять градусов к тротуару. Голова с глазами-светофорами, говорящими мне «стоп», зависла в метре от земли, а сам он бежал в мою сторону, мелко перебирая бледными, маленькими ножками, и пасть его, несущая смерть, метила мне в живот.

Здесь я сделаю отступление и расскажу о своем детстве. Если вы примете во внимание вышеизложенные обстоятельства, то поймете, почему я в этот момент вспомнил о нем.

На Земле я родился, вырос и получил образование. До поступления в колледж два лета работал на скотоферме. До сих пор помню запах и шум в стойлах, помню, как приходилось прогонять коров по дороге на ферму. Помню запах и шум университета: формальдегид в лаборатории биофака, голоса первокурсников, коверкающих французские глаголы, неотступный аромат кофе и сигарет в Студенческом союзе, звон церковных колоколов и звонки на лекции, на которые никто не обращает внимания, запах свежескошенной травы на лужайке (вспомни сидящего верхом на пожирающем траву чудовище Энди, этого гиганта-негритоса с надвинутой на самые брови бейсбольной кепкой и сигаретой, зажатой в углу рта так, что она почти обжигала левую щеку) и всегда тик-так-топ-шлеп! — мелкие шажки по нашей улице. Яне хотел ходить на Общую Физику, но четыре семестра считались обязательными. Единственная возможность ее избегнуть — заниматься спецспортом. Я выбрал фехтование: в теннисе, баскетболе, боксе, борьбе, гандболе подразумевается какой-то напряг, а стать членом гольф-клуба мне не позволяли средства. Я не подозревал, какие последствия будет иметь мой выбор. Напряга оказалось не меньше (если не больше), чем в других видах. Но мне понравилось. На втором курсе я вошел кандидатом в сборную…

Когда я появился тут, где все носят при себе оружие, то заказал себе трость. Она похожа на эспадрон и на пику гуртовщика, с одной лишь разницей: если ею кольнуть живое существо, оно никогда больше не поднимется с места. Гарантирую около восьмисот вольт в точке касания (если, конечно, нажата кнопка).

…рука с тростью взметнулась, палец нажал кнопку.

Оргу недолго пришлось ждать.

Когда я подпалил ему брюхо прикосновением трости и моментально отдернул руку, из пасти, ощерившейся острыми, как бритва, зубами, донеслось нечто среднее между вздохом и писком. Да, оргу недолго пришлось ждать (так мы их называем для краткости: «организм» — когда никак не вспомнить название).

Я отключил трость и обошел его кругом. Он оказался из породы речных. Помню даже, как три раза оглянулся, уходя, снова включил трость и до самой квартиры шел с включенной тростью, пока не запер за собой дверь и не зажег свет.

Тогда я разрешил себе вздрогнуть, а немного спустя сменил носки и смешал себе коктейль.

Пусть на вашем пути никогда не будет оргов.

Суббота.

Дождь усилился.

На западе все обложено мешками с песком. Чаще всего теперь водопады бывают пополам с песком, хотя и не всегда. Кое-где плотина пока сдерживала напор.

К этому времени на счету дождя было шесть смертей.

Случались и потери от молний, кто-то утонул или простудился.

Вскоре сумма причиненного водой ущерба начала стремительно расти.

Все были усталыми, злыми, жалкими и мокрыми. Все, включая меня.

«Суббота есть суббота», но я все-таки пошел на работу. Мы работали с Элеонорой у нее в кабинете: разложили на столе подробную карту местности и поставили у стены шесть передвижных экранов. Шесть «глаз» дежурили над полудюжиной «аварийных точек» и держали нас в курсе предпринимаемых действий. Несколько телефонных аппаратов (недавно установленных) и большой радиоприемник расположились на рабочем столе. Пять пепельниц ждали, когда их вытряхнут, а кофейник фыркал, глядя на нашу деятельность.

Уровень воды в Нобле превысил самую высокую отметку. Наш город был отнюдь не единственным островком в океане бури: выше по течению трясло поселок Батлера, омывало Ласточкино Гнездо, Лоури медленно стекал к реке, и целина вокруг превратилась в сплошной поток.

Даже прямая связь со спасательными командами не избавила нас от необходимости три раза выехать утром в поле: сначала — когда рухнувший мост через Ланс смыло к самой излучине Нобля, где находился литейный завод Мэка, потом — когда лесное кладбище на восточном берегу было вспахано так глубоко, что открылись могилы и поплыли гробы, и, наконец, когда рухнуло сразу три жилых дома на краю восточной части города. Маленький флаер Элеоноры, терзаемый порывами ветра, доставлял нас на места аварий для непосредственного руководства. Мне приходилось управлять флаером вслепую — только по показаниям приборов.

В центре города размещали эвакуированных.