Владимир Фильчаков - Причина жизни

Павел Сергеевич берет себя в руки, делает каменное лицо, встает.

— Я не обязан перед вами отчитываться, — говорит он. — Я сказал вам, что читал. Можете не верить — это ваше дело, но отчитываться перед вами я не намерен.

И он с достоинством уходит за кулисы. Агнесса Павловна презрительно щурится.

— Что происходит, господа? — вопрошает Алексей Прокопьевич. — Художественный руководитель подсовывает нам пьесу, рекомендованную ему каким-то там знакомым? Я спрашиваю — что происходит?

— Не берите в голову, голубчик, — машет рукой в Агнесса Павловна. — То ли еще будет! Скоро мы будем читать со сцены совсем незнакомый текст по бумажке.

Я не хочу участвовать в склоке, делаю знак Лешке, мы потихоньку выбираемся из круга, за кулисами решаем выпить еще по бутылочке пива и пытаемся незаметно смыться, но меня останавливает мягкая и нежная рука. Еще не видя Инны, я понимаю, что это она.

— Извините, Коленька, можно вас на минуточку?

Лешка исчезает, а у меня сердце начинает биться так сильно, что я боюсь, как бы оно не разбило грудную клетку и не выплеснулось наружу.

— Конечно, можно, — говорю хриплым голосом.

— Коленька, — она держит меня под руку, чем приводит в священный трепет и неописуемое томление. — Вы ведь солгали, да?

— Что вы имеете в виду? — мой голос совсем садится и напоминает хрип.

— Я имею в виду девушку, которая играла с. вами ту сцену.

Ну вот… Теперь мое сердце колотится еще и от страха, что она сейчас вытянет из меня правду.

— Что вы, Инна Андреевна, — выдыхаю я, — как можно?

— Я знаю, Коленька, — она смотрит мне в глаза, и я таю йод ее взглядом, — Я знаю, что с вами была я…

Мне второй раз за этот день захотелось провалиться сквозь землю, на этот раз намного сильнее.

— Инна Андреевна, откуда?!

— Я знаю, — повторяет она и слегка сжимает мою руку, и огонь пробегает по руке мне в голову. — Я чувствую, что это была я. Я видела сегодня сон…

— Бог с вами, Инна Андреевна, — беззвучно говорю я. — Я не хотел…

Инна Андреевна выпускает мою руку, слабо улыбается.

— Спасибо вам, что не рассказали все им, — она кивает в сторону сцены, откуда слышатся повышенные голоса.

— Как можно!

— Идите, Коленька, — улыбается она, — вы, кажется, куда-то собирались с Алешей?

Я ухожу на ватных ногах и понимаю наконец отчетливо, что люблю эту женщину, люблю до дрожи в коленках, до обморока…

Лешка ждет на лестнице. Видимо, что-то такое написано у меня на лице, потому что он не пристает с расспросами, хватает за руку и выводит из театра. На улице прохладно, ветер гоняет желтые листья, но летние палатки еще работают. Правда, мы не пользуемся ими, в них пиво намного дороже, мы идем в магазин, по предложению Лешки и по моему молчаливому согласию набираем шесть бутылок, пробираемся в театр, в бывший красный уголок, где я, наконец, немного отхожу после выпитой бутылки пива, начинаю понимать, что говорит Лешка, и отвечать впопад.

— Так, — говорит Лешка, разглядывая меня. — Кажется, ты ожил? Ты выпей еще, выпей. Мог бы и не обманывать меня, я все равно догадался.

— О чем?

— О том, кто играл ту девушку.

— Хорошо, хорошо, не надо! — я загораживаюсь ладонями. — Не говори мне ничего. И никому ничего, ладно?

— За кого ты меня принимаешь?! — возмущается Лешка, размахивая бутылкой. — Я не болтун, мог бы и заметить уже, не первый день знакомы. Ладно. Вернемся к нашим баранам.

— Ты о чем?

— О том, что сегодня вечером я стану читать эту пьесу. Вот. — Он исподлобья смотрит на меня. — Так что я позвоню, понял?

— Понял, понял. Звони. Пяти минут, я думаю, хватит?

— Хрен знает, — Лешка пожимает плечами. — На первый раз. А потом видно будет.

— Договорились.

Мы допиваем пиво и выбираемся из склада.

Половина двенадцатого. Я сижу и жду звонка. Но Лешка почему-то не звонит, хотя уже полчаса как дома после спектакля. Наверное, никак не может решиться. Я его понимаю. Решиться трудно, тем более что Костик все-таки умер. И тут — звонок! Я вздрагиваю, снимаю трубку.

— Ну, — говорит Лешкин голос. — Я начинаю.

— Давай. С богом.

— Ага, с богом.

Засекаю время. Интересно, какую сцену он будет играть? Что значит — какую? Ту же самую, ведь он начнет читать сначала, а не с середины. Та-а-ак… Стало быть, ему тоже достанется сцена любви? Только с кем? А если с Инной?! Нет, не может быть, ведь он будет играть не Михаила Афанасьева, а кого-то другого. Где там список действующих лиц? Я протягиваю руку, беру текст пьесы и швыряю назад, словно ошпарившись. Что я делаю?! Ведь мне нужно караулить Лешку!

А что, если звонок не подействует? Что, если он его просто не услышит? Не так нужно было действовать! Мне надо было пойти к нему домой, сидеть рядом и в нужный момент просто разбудить. Но он никогда к себе не зовет, наши отношения прекращаются, как только мы выходим из театра… Все равно, нужно было пойти к нему или притащить его к себе!

Прошло всего три минуты, но я набираю номер и слушаю густые гудки. Десять гудков… Двадцать… А вдруг на станции не правильно соединили? Набираю номер снова. Десять гудков… Двадцать… Тридцать… Черт возьми! А где он живет-то? По какому адресу? Нужно бежать, выручать его… В трубке что-то щелкает, и слышится недовольный голос Лешки:

— Алло.

— Фффу-у-у, — выдыхаю я. — Живой?

— Живой, — соглашается Лешка. — Что мне сделается?

— Ты читал?

— Читал, — Лешка отвечает не сразу и как-то неуверенно. — Да, пожалуй, читал. Завтра расскажу.

— Только больше не читай, ладно? — прошу я.

— Что я, не понимаю, что ли? — обижается Лешка. — Ладно, пока, мне тут надо кое над чем подумать.

— До свидания.

Я брожу по комнате, поглядывая на листки с пьесой. Искушение. Хочется взять и читать. Вздор! Читать нельзя. Нельзя? Глупости какие. Но ты же не проснешься! Кто сказал? Да и зачем просыпаться, если во сне так хорошо?

Так! Однако я убеждаю себя начать чтение. Причем себя я знаю очень хорошо — практически я себя уже убедил и барахтаюсь для проформы. Меня не останавливает даже то, что Наташа сегодня не придет и разбудить меня будет некому. Можно позвонить Лешке и попросить его, но почему-то не хочется. Вот так-так! Мне хочется уснуть и не просыпаться! Эта мысль заставляет меня застыть. Я стою посреди комнаты и слабо пытаюсь себя отговорить, хотя и знаю, что это мне не удастся. Я вижу вход в другую жизнь, и меня затягивает туда неодолимая сила… Коротко говоря, я усаживаюсь на диван, чувствую, как в кровь впрыскивается порция адреналина, оглядываю комнату: старый-престарый диван-кровать, еще более старое облезлое кресло, черно-белый телевизор на обшарпанной тумбочке в углу, давно не крашеный пол и не беленый потолок, самодельные полки с книгами, пара расшатанных стульев, на одном из которых и лежит вожделенная пьеса… Дрожащей рукой беру листки, переворачиваю страницу…