Джо Хилл - Произраки двадцатого века

В тот же день он послал Гарольду Нунану письмо по электронной почте, спрашивая, как можно связаться с Кубрю. Ответ пришел почти сразу же. Нунан явно был очень доволен тем, что Кэрролл заинтересовался «Пуговичным мальчиком». Электронного адреса Питера Кубрю у него не было, зато был обычный адрес и номер телефона.

Однако письмо, посланное Кэрроллом по этому адресу, вернулось обратно со штампом «Адресат выбыл», а когда он позвонил Питеру по телефону, то услышал только повторяющееся: «Данный номер отключен». Тогда Кэрролл набрал номер Гарольда Нунана.

— Не могу сказать, что сильно удивлен, — быстро и чуть заикаясь от смущения заговорил Нунан. — У меня сложилось впечатление, что Питер склонен к частой перемене мест. Думаю, он подрабатывает то здесь, то там, чтобы хватало на оплату счетов. Могу посоветовать обратиться к Мортону Войду из отдела кадров университетской технической службы. Там наверняка должна быть какая-то информация о Кубрю.

— А когда вы видели его в последний раз?

— Заходил к нему весной, кажется, в марте. Я случайно проезжал мимо его квартиры. Как раз вышел номер с «Пуговичным мальчиком» и поднялся весь этот шум. Говорили, что рассказ — гимн женоненавистничеству, что издателю и автору необходимо публично извиниться, и прочую чушь. Я хотел поговорить с ним о том, что происходит. Наверное, в душе я надеялся, что он захочет как-то ответить, написать в студенческой газете статью в защиту своего произведения или… или что-нибудь еще. Но он не стал ничего предпринимать. Сказал, что такой поступок станет проявлением слабости. А вообще, это был весьма странный визит. Он очень необычный человек. У него не только истории странные. Он и сам такой.

— Что вы имеете в виду?

Нунан засмеялся.

— Даже не знаю. Что я имею в виду? Знаете, как бывает, когда у человека высокая температура, и он взглянет на самый обыкновенный предмет, например на настольную лампу у кровати, и она покажется ему чем-то диким? Или ему привидится, будто она тает или вот-вот исчезнет. Мои встречи с Питером Кубрю были именно такими. Не знаю почему.

Кэрролл пока не имел возможности сказать Кубрю и двух слов, но этот необычный человек ему уже понравился.

— Все равно не понимаю. Объясните, — попросил он.

— Когда я позвонил в дверь, открыл мне его старший брат. Полураздетый. Должно быть, он гостил у Питера. И этот парень был — не сочтите меня бестактным, но иначе не скажешь — неприятно толстый. Весь покрытый татуировками. Неприятными татуировками. На животе — мельница, увешанная трупами. На спине — эмбрион с… с вымаранными черными глазами. На одном из кулаков скальпель. И клыки.

Кэрролл рассмеялся, хотя ничего смешного в том, что он услышал, не было. Нунан продолжал:

— Но сам он неплохой парень, дружелюбный такой. Провел меня в гостиную, принес банку содовой, мы все уселись на диван перед телевизором. И — мне это показалось удивительным — пока мы разговаривали и я информировал их о том, как восприняли рассказ Питера читатели, старший брат сидел на полу, а Питер прокалывал ему уши.

— Питер что?..

— Вот именно. Прямо посреди разговора он втыкает раскаленную иглу в ушную раковину брата. Крови было море. Когда толстяк поднялся, он выглядел так, будто ему прострелили голову. Кровь текла ручьем, словно он искупался в кровавой ванне. А потом он спросил, не хочу ли я еще колы.

На этот раз они оба засмеялись и потом недолго помолчали.

— И еще: по телевизору они смотрели фильм про Джонстаун,[8] — внезапно сказал Нунан. Даже не сказал, а выпалил.

— Что?

— Смотрели на видео. С выключенным звуком. Все время, пока мы говорили, а Питер делал брату пирсинг. Наверное, это стало последней странной деталью, сделавшей для меня происходящее абсолютно нереальным. Съемки мертвых тел во Французской Гайане. После того, как люди выпили отравленного лимонаду. Улицы, заваленные трупами, и все эти птицы, которые… клюют их. — Нунан сглотнул. — По-моему, магнитофон у них стоял на повторе — мне показалось, что одни и те же кадры я видел дважды. А они смотрели как… как в трансе.

И снова они помолчали. Для Нунана эта пауза была неловкой.

— Вы согласны, что рассказ Кубрю — весьма неординарное произведение? — заговорил он.

— Согласен.

— Не знаю, как Питер отнесется к тому, что вы хотите напечатать его, но лично я в восторге. Надеюсь, не напугал вас лишними подробностями…

Кэрролл улыбнулся:

— Меня нелегко напугать.

Бойд из отдела кадров не мог точно сказать, где сейчас находится Питер Кубрю.

— Он сказал, что его брат получил какую-то муниципальную работу в Пекипси. В Пекипси или Ньюбурге. И обещал пристроить там Питера. Город платит хорошо, а главное — если ты туда попал, тебя уже не уволят, даже если ты маньяк-убийца.

Упоминание о Пекипси заинтересовало Кэрролла. В конце месяца там намечался небольшой конвент любителей фэнтези — «Темная тайна», или «Темные мечты», или что-то в этом роде. Уж назвали бы «Темная мастурбация». Кэрролла приглашали участвовать, но он не отвечал на письма организаторов. Его больше не прельщали подобные мелкие сборища, да и время проведения было неудобным — как раз перед сдачей номера в печать.

Кэрролл ежегодно ездил на церемонию вручения Всемирной премии фэнтези и на несколько других представительных мероприятий. Конвенты представляли собой ту часть его работы, которая еще не вызывала отвращения: там Кэрролл встречался с друзьями. В глубине души он все еще любил ужастики, и конвенты порой будили в нем приятные воспоминания.

Например, на одном из таких сборищ он наткнулся на первое издание «Я люблю Гейлсбург в весеннее время».[9] Много лет он не видел и не вспоминал про «Гейлсбург», но стоило перевернуть несколько коричневых хрупких страниц, восхитительно пахнущих пылью и чердаком, как на Кэрролла головокружительным потоком обрушились воспоминания. Впервые он прочитал эти рассказы в тринадцать лет, а потом две недели не мог прийти в себя. Читал он на крыше, куда залезал через окно своей комнаты: только там он не слышал непрестанных ссор родителей. Он вспомнил шершавую на ощупь кровельную плитку — раскалившись на солнце, она источала запах резины; вспомнил далекое жужжание газонокосилки; а главное — вспомнил ту блаженную зачарованность, с какой читал о невозможном десятицентовике с Вудро Вильсоном.[10]

Кэрролл позвонил в муниципальную службу Пекипси, и его соединили с отделом кадров.

— Кубрю? Арнольд Кубрю? Его уволили шесть месяцев назад, — сообщил мужчина с высоким сиплым голосом — Вы знаете, как трудно вылететь с муниципальной работы? Я про такое давненько не слышал. Кубрю скрывал свое уголовное прошлое.