Татьяна Апраксина - Цена Рассвета

А вот бывшая одноклассница Мирка, веселая разбитная девчонка, одна из немногих, симпатизировавших Аларье. Между ними до такой степени не было ничего общего, что еще год — и девушки стали бы подругами. Хотя бы на почве совместной нелюбви к Арье, которая когда-то увела у Мирки кавалера. Впрочем, когда Арья наконец-то отбыла в училище, кавалер вернулся, и теперь, пока бывшие одноклассницы с сумками ходили в школу, Мирка с коляской прогуливала годовалого сына.

Пан Димитров, воспитатель в детском саду, его Аларья помнила с малолетства. Веселый дядька, добрый и понимающий — недаром из всей группы сразу выделил ее, определил несомненный талант художника и посоветовал родителям отдать в художественную школу. Девушка помахала пожилому человеку рукой, постаравшись улыбнуться беспечно и легко, словно и не покидала родной город навсегда.

По крайней мере, она надеялась, что — навсегда.

4

— Дура ты, Бран! Дура лысая!

Кадет Бранвен Белл нехотя оторвался от терминала и встал со стула. Отвлекаться от подготовки к экзаменам не хотелось, но неписаные правила школы требовали отвесить в ответ на оскорбление пару подзатыльников. «Дурака» Бран бы еще простил, но не «дуру», да еще и лысую. Однокашник самым оскорбительным образом расшаркивался в дверях, демонстрируя Бранвену подошвы ботинок.

— Ну, держись! — кадет Белл очень старался быть серьезным, отстаивая поруганную честь, но губы все равно расплывались в улыбке.

Последний месяц кадетских забав, потасовок и хамских препирательств. Через каких-то сорок дней все разлетятся по разным учебным заведениям, кто куда захочет (и сумеет) поступить. Бран давно, еще в первом классе, выбрал свою цель: академия Космического Флота. Он не сомневался, что сдаст экзамены — и только на девятку, на лучшую отметку, все предметы. Никак иначе. Даже если придется выучить наизусть все Законы Мана, толстенный сборник, из которого абитуриентам требовалось зазубрить только первую главу.

Он еще думал о вступительных экзаменах, но уже бежал по вырубленному в скальной породе коридору кадетской школы, догоняя противника. Прыжок через веревку, натянутую ремонтной бригадой. Через пять ступенек — вниз по лестнице, вслед за обидчиком…

Глухой стук и чавкающий шлепок. Куроки Итиро, одногруппник и почти приятель Бранвена, распростерся глубоко внизу на камне пола. Сам Бран едва удержался на ногах, балансируя на самом краю лестницы без ограждения. Только теперь он понял, зачем ремонтники натянули веревку.

Жрец появился немедленно, словно ждал, затаившись за углом. Не тот, что наставлял их группу, незнакомый. Белесый, словно каменной крошкой присыпанный. Белые волосы, белые ресницы. Почти белые строгие глаза.

— Я его не толкал! Он сам! — попытался оправдаться Бранвен.

Жрец молча кивнул, отстранил Брана и прошел вниз по лестнице. Парень замер, прижавшись лопатками к холодному серому камню. По спине текли струйки пота. Несчастный случай, это был только несчастный случай. Но разве жрец поверит? Разве ему объяснишь?

До вечера Бран провалялся на койке. Нельзя было терять ни часа, готовиться к экзаменам, изучать всю программу и дополнительные материалы, но после пережитого в голове было звонко и пусто, как после удара кулаком. Строки букв расползались перед глазами, наезжали друг на друга и пытались сбежать с экрана. На ужин он не пошел. В последний месяц такие вольности были позволительны, кадеты готовились к экзаменам, и никто не требовал прежней дисциплины.

За час до отбоя его позвали к жрецам. Бран заплел волосы в положенную по правилам тугую косу, разгладил мундир так, чтоб на нем не было ни единой складочки, и постарался принять строгий, но покорный судьбе вид. Впервые за три года ему захотелось молиться, но уже не было времени.

Жрецов собралось трое. Бранвен замер у порога в ритуальном поклоне и не разогнулся, пока ему не приказали войти и сесть. На него смотрели три пары глаз. Наставник Брана, белесый жалобщик и старший в школе, жрец шестого круга посвящения. Его кадет боялся до дрожи, до судорог в икрах — взгляд черных, как ночь, глаз заставлял цепенеть.

Голоса в пещере с высоким потолком звучали гулко и торжественно. Сумрак разгоняли лишь мерцающие огоньки вокруг алтаря и чаша с Неугасимым Пламенем на столе перед жрецами. Пахло как всегда — дымом и благовониями, Бран старался не шмыгать носом и не моргать лишний раз. Больше всего он опасался начать чихать. Сочтут за неуважение, размажут по стенам. Слезные железы покорились стратегической необходимости и иссякли.

Фиолетовая пенотканая дорожка глушила шаги, когда парень двигался к указанному месту. Бранвен напряг все силы. Если уж его не взяли под арест и не отправили в карцер, значит, шанс оправдаться есть. Единственный шанс. Нужно взять его, вырвать у жрецов. Быть бесправным или каким-нибудь работником перерабатывающей фабрики — лучше уж удавиться сразу, хоть и нет большего греха. Но грехи и добродетели лишь болтовня жрецов, важнее, что в их руках настоящая власть. Жизнь любого, даже будь он один из «золотых десяти тысяч», подвластна не Ману, а его служителям.

— Что сказано во второй трети восьмого закона первого круга? — вдруг спросил белесый.

— Прими предначертанное тебе со смирением, ибо все, что дается тебе, дается для твоего блага, — без паузы ответил Бран и перевел дыхание. Если все обойдется экзаменом, то ему повезло.

— Истинно так. А в следующей трети?

— Покорность воле высших есть мудрость, блаженны смиренные, ибо они мудры, — оттарабанил парень.

— Славен Ман, безумны противостоящие ему, — без выражения ответил, как требовал обычай, старший жрец. И без положенной почтительной паузы продолжил:

— Что ты скажешь в свое оправдание, кадет Белл?

Секунда разбилась на десяток осколков, и одного хватило Брану, чтобы понять, чего от него ждет старший.

— Глуп стремящийся оправдать себя, ибо все, что случается, случается по воле Мана, славен он.

Тень улыбки скользнула по губам белесого, наставник обрадованно покивал, сложил руки на округлом брюшке. Старший впился в глаза Бранвена, тот не отвел взгляда — нельзя показать страх или смущение; только достоинство и предельное доверие жрецам должно быть написано на лице. Необходимо принять свою судьбу по-мужски, глядя ей в глаза.

— Я же говорил, — сказал наставник. — Он хороший мальчик, лучший в своей группе.

Бран едва удержался от кивка — знал, что нельзя, что нужно стоять с бесстрастным лицом, молча выслушивая и порицания, и похвалы, но все же лестно было слышать подобное. Именно ради таких слов он все три года в кадетской школе лез из кожи вон. Чтоб назвали лучшим, чтоб дали хорошую рекомендацию в Академию — поможет сдать экзамены, поступить в заведение, вообще-то предназначенное для отпрысков богатых семей, а не для таких, как он, сыновей домашней прислуги. И вот — в последний месяц! — такая подстава…