Артур Кларк - Фонтаны рая

Пока в придорожной часовне наш шофер раскалывал перед изображением белого коня - покровителя транспорта - кокосы, я спустился к озеру набрать голубых гиацинтов. Девушка в желтом сари уже вышла из воды и беспричинно улыбалась окружающему великолепию.

Мне показалось, что я знал ее раньше. Сразу вспомнились стихи на “зеркальной” стене:

“Счастлив тот, кто видит эти розовые пальцы”…

“Ее глаза подобны голубой кувшинке, кто же она, эта очаровательная дева”…

Это о ней писали древние поэты.

Это для нее светило солнце сегодняшнего дня…

Вот и все, что мне хотелось сказать о скале… Вернее, о научно-фантастической поэтике Кларка и реальных ее опорах. В заключение несколько слов о дегалях, характерных, значительных. Золотых бабочек, точнее солнечно-желтых, я не раз встречал в тропиках. Они действительно появляются целыми стаями. Это взрыв популяции, связанный с неведомыми для нас циклическими процессами. Можно лишь гадать, почему у Кларка это связалось как-то с воинством Калидасы. Или почему вдруг вспомнил о тех же желтых бабочках Маркес в своем великолепном романе “Сто лет одиночества”. Бессмысленно спрашивать, бесплодно искать прямые сочленения и жесткие связи. “Таков поэт, - отвечал на подобные вопросы Пушкин, - как аквилон, что хочет, то и носит он”…

Художника принято судить по закону, который он сам же создал. Кларк, как всегда, удивительно верен себе. И в своих фантазиях, и в твердом научном фундаменте, то есть в реалиях-опорах.

“Звездоплан”, к визиту которого в Солнечную систему вновь и вновь мысленно возвращается Морган, во многом подобен “Раме” (вспомним “Свидание с Рамой” и заодно эпиграф из поэмы Калидасы). Это сама идея водит пером автора, продолжая развертывать спиральные витки, возвращаясь “якобы к старому”, чтобы с удвоенной силой устремиться к неведомому, к новому. Дело не в инженерной сути проекта “космического лифта”. Едва ли он способен поразить воображение искушенного знатока научной фантастики. Скорее напротив, он - здесь позволительно прибегнуть к терминологии Нильса Бора, - представляется мне “недостаточно сумасшедшим”, чтобы превратиться в реальность. И уж, конечно, не в отдельных мелочах, вроде нитевидного кристалла.

Но дело, повторяю, не в них. И вообще, все давно знают, что наука всемогуща. И тем не менее я хочу сказать именно о том, что не присуще науке как методу познания. Я думаю о мгновенном, законченном в себе самом синтезе и символически обобщенном “образе мира, в слове явленного”, как безупречно определил Пастернак.

Не только “алмазную” башню, соединившую землю с синхронным спутником, но и отголосок вавилонского столпотворения почувствуем мы в романе.

Не только космический лифт, но и древние ступени “лестницы богов” позовут нас в зияющую бездну, в мерцающую бесконечность пространств. Пусть неявно, пусть как бы “за кадром”, но главное для Кларка - это устремленность к космическому разуму высших порядков, предчувствие далекого завтра Земли, прекрасное и трагическое одновременно.

– Допустим, вам будет дано взойти по такой лестнице, - сказал я Кларку. - О чем вы спросите галактических собратьев?

– Конечны или бесконечны пространство и время, - его вопросы были давно продуманы. - Всюду ли жизни сопутствует смерть?… Впрочем, нет, прежде всего я спросил бы о том, как победить рак.

– Значит, на первый план вы ставите частное, а не общее, животрепещущую сиюминутность, а не вечную и отрешенную истину?

– Человек меняется, добреет, - мелькнула лукавая улыбка, - особенно на этом острове, где ощутимо слышится переплеск райских фонтанов.

Райской жизни никогда не было под роскошной кокосовой сенью реального Тапробана. Португальцы, голландцы, британские экспедиционные корпуса - кто только не прошел с крестом и мечом по заповедным тропам, хранящим память о посольствах царямиротворца Ашоки, проклявшего саму идею войны.

Большую часть жизни Кларк провел в Англии, в гордой своим могуществом метрополии обширнейшей империи мира. Цейлон в британской короне считался жемчужиной далеко не первой величины, рядовым заморским владением, куда Альбион посылал своих сыновей “на службу полудетям, а может быть, чертям”. Но вопреки псевдоромантике колониализма Кларк не различал в едином море общечеловеческой культуры второстепенных и главных струй, западных и восточных течений.

Ныне духовная сокровищница народов Шри Ланки стала для него животворным источником творческого вдохновения. Он обрел свою единственную вершину. 

 Словно в зареве пожара,

 Я увидел на заре,

 Как прошла богиня Тара, 

 Вся сияя, по горе. 

 Изменяясь, как виденья,

 Отступали горы прочь.

 Было ль то землетрясенье,

 Страшный суд, хмельная ночь? 

(Пер. М. Фромана. (Киплинг Р. Избранные стихи. - Л.: Гослитиздат, 1936.))

Где пришли к Киплингу эти волшебные строки?

Б Гималаях? В Бирме, когда заря налетает, как гром? Или здесь, на вершине Адама, бросающей четкую тень на редеющую с каждой минутой завесу розовых облаков?

Что там, за жемчужным туманом? Что там, за спиралями галактик? 

Еремей Парнов

Посвящаю нетленной памяти Лесли Эканаяке (13 июля 1947 г. - 4 июля 1977 г.), единственного настоящего друга всей моей жизни, в ком удивительно сочетались Преданность, Разум и Сострадание. Когда твой лучезарный и любящий дух исчезнет из этого мира, померкнет свет многих судеб. NIRVANA PRAPTO BHUYAT (Да пребудешь в нирване.)

Политика и религия устарели; пришло время одухотворенности, время науки.

Предисловие

От райских кущ до Тапробана каких-нибудь сорок лье: замри и услышишь плеск Фонтанов рая.

Cграны, которую я назвал Тапробаном, строго говоря, не существует, и тем не менее на девять десятых это остров Цейлон (ныне Шри Ланка). Из послесловия читателю станет ясно, какие географические объекты, исторические события и герои взяты из жизни, - а пока убедительно прошу поверить мне на слово: чем неправдоподобнее рассказ, тем ближе он к действительности.

Название “Тапробан” нередко произносится “Тапробейн”, как если бы оно рифмовалось с “Рейн”. Между тем еще Мильтон в 4-й книге “Возвращенного рая” писал о сокровищах “Индии, золотого Херсонеса и самого дальнего из индийских островов - Тапробана…”