Андрей Столяров - Маленький серый ослик

То есть, оказалось, что в общем-то ничего серьезного. Директор сразу же повеселел. Диван поставили на место, распахнули окна, чтобы кабинет проветрился, Валечка еще немного подмела, с некоторым напряжением посадили обратно Сергуню, и он снова, как неживой, начал раскачиваться взад и вперед. Обстановка в какой-то степени разрядилась, директор предложил выпить по случаю ликвидации очага пожара, и лишь когда уже было налито и Манаев, обхватив богемскую рюмку, собирался произнести короткий, но энергичный тост, так сказать, ободряющий и соответствующий моменту, то он явно услышал, что в дверь кабинета стучат.

Причем, стучали, по-видимому, довольно сильно, так как двери, разделенные тамбуром, были солидные, как положено, обитые кожей снаружи и изнутри, и если звуки сквозь них все-таки доносились, значит, колотили в приемной изрядно.

Манаеву стало как-то не по себе.

– Стучат, – подняв палец, сказал он.

И Валечка, тревожно прислушавшись, тоже подтвердила:

– Стучат…

А директор, наверное, еще не остывший от происшедшего, резко выпрямился и недовольно сказал:

– Вот я их сейчас! Что за жизнь в самом деле, спокойно посидеть не дают, – и добавил, хватаясь за бронзовую фигурную ручку. – Наверное, это – парторг. Нюхом чувствует, подлец, где можно выпить…

Но это был не парторг.

Едва двери все-таки, уронив два раза ключи, открыли, как в кабинет сначала ворвался запыхавшийся и несколько ошеломленный юноша чрезвычайно холеной наружности, светловолосый и голубоглазый, в идеальной отпаренной серой «тройке», по внешности – типичный референт, а вслед за ним уверенно, по-хозяйски ступая, неторопливо вошел громоздкий, крестьянского вида человек, у которого жесткие патлы и нос картошкой как-то странно не сочетались с очками и строгим министерским костюмом.

– Ну, здравствуй, Баргузин, – оглядываясь, сказал он. – Что это ты отгораживаешься от народа? Мне докладывают: он у себя. Дверь, понимаешь ли заперта. Павлуша мой всю руку себе отбил, стучамши…

Референт тут же поднял покрасневшие костяшки пальцев, демонстрируя, что – да, действительно, отбил, теперь придется лечиться.

Выражение лица у него было обиженное.

Громоздкий человек между тем принюхивался, шевеля ноздрями.

– Дымом пахнет, Баргузин, – констатировал он. – Ты что, шашлыки здесь жаришь? – Наклонился к столу и, взяв за горлышко, повернул к себе опорожненную на две трети бутылку коньяка. – Армянский, пять звездочек. Хорошо, понимаешь ли, Баргузин, живете…

Директор стоял, будто громом прихлопнутый. Все недавнее оживление с него схлынуло, он, по-видимому, не мог пошевелиться, только повел вокруг безумным неистовым взглядом – Валечка тут же вскрутилась на месте, как вихрь, и стремительно исчезла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь и, таким образом, отрезав неприятную сцену от посторонних.

После этого директор покашлял в ладонь и сокрушенно сказал:

– Здравия желаю, Мокей Иванович… товарищ министр… День рождения тут… как-то… образовался… Но главное – конечно – мы завершили тематику, которая имеет большое народохозяйственное значение… Помните, вы поручали нам разработку несгораемых спичек для космонавтов… Чтобы, так сказать, исключить аварии… Соответствующий полимер уже синтезирован… Дорабатываем технологию… Скоро можно будет запускать в производство…

И он замер, пожирая начальство глазами.

Министр хмыкнул.

– День рождения, понимаешь ли… На работе… у тебя, что ли, Баргузин, день рождения?

Директор даже подпрыгнул.

– Никак нет! Виноват, товарищ министр!.. – по-военному развернулся и указал на Сергуню, обомлевшего и, вероятно, не знающего куда податься. – У него – день рождения… Так сказать, наш ведущий сотрудник…

Министр поднял бровь, недоуменно рассматривая Сергуню. И Сергуня вдруг как-то странно заколебался на стуле. Заколебался, очень мелко, точно привидение, задрожал, очертания его фигуры стали расплывчатыми, проступила сквозь них деревянная спинка стула – три секунды и Сергуня буквально растворился в воздухе. Только канцелярская скрепка заблестела на том месте, где он сидел.

– Так у кого, понимаешь ли, день рождения? – отстраненно поинтересовался министр.

Некоторое время директор, вытаращив глаза, оцепенело взирал на эту слегка разогнутую обыкновенную канцелярскую скрепку, а потом вздрогнул и покраснел, цементируя разум усилием воли.

– У меня, – обреченно сказал он. – У меня день рождения… Пятьдесят восемь лет… – И вдруг, озаренный гениальной догадкой, торопливо пробормотал. – Может быть, так сказать, не откажетесь, Мокей Иванович… Чисто символически так сказать…

– Чисто символически? – спросил министр. И, втянув дымный воздух, неожиданно крякнув, совсем, как Бледный Кузя, потер друг о друга бугристые лопатообразные ладони. – Чисто символически – это, понимаешь ли, можно…

– Можно, – тут же пискнул откуда-то из-за спины референт.

И тогда Манаев понял, что наступает – его минута.

Он поднялся и разлил по рюмкам коньяк. И в четыре касания привел в порядок закуску.

– Кстати, насчет «символически» есть прекрасный анекдот, – сказал он.

Машина вывернула на короткий трехрядный проспект, полный праздношатающегося народа, притормозила у светофора, тут же изменившего свой свет на зеленый, а затем, объезжая длиннейшую очередь, по широкой и плавной дуге устремилась к воротам в крепостной стене, раздвоенные зубцы которой поднимались почти до самого неба. Ярким золотом сияли над ним церковные купола.

День был праздничный, расцвеченный солнцем.

Референт, устроившийся на переднем сиденье, немного поерзал и, обернувшись назад, сказал предостерегающе:

– Подъезжаем, Мокей Иванович…

– Ну так что – подъезжаем? – очнувшись, спросил министр. – Подъезжаем. Сам вижу, что подъезжаем. – Он отдулся, так что по машине распространился могучий, почти осязаемый запах коньяка, вытер лицо платком, который достал из кармана, и, крутанув огромной, помятой, будто котел, головой, передернулся от внезапно пробившего его приступа смеха. – Хо-хо-хо!.. Как там у тебя про ослика?.. Давайте выпьем, ребята?..

Министр согнулся, насколько позволял ему огромный плотный живот и в совершенном восторге ударил себя по ляжкам. Референт сейчас же с ненавистью посмотрел на Манаева.

– Может быть, мне лучше все-таки выйти, – нерешительно сказал тот. – Я вас подожду, вы не сомневайтесь, Мокей Иванович…

– Сиди! – прекратив смеяться, строго приказал министр. – Я тебе объяснил: на полчаса – не больше. А потом поедем ко мне на дачу. День-то какой, посмотри! Балычок соорудим, сходим на рыбалку… Или у тебя имеются какие-то возражения?