Эрик Флинт - Горец

— Итак, что произошло? — спросил он.

Ответ Виктора последовал без колебаний.

— Я только пытался побудить Ушера бросить пьянство. Это вредит нашему имиджу здесь. Я не представлял…

Дюркхейм фыркнул.

— Глупые новички! — Однако гнева в его голосе не было. — Оставь Ушера в покое, юноша. Честно говоря, лучшее, что он мог бы для всех сделать — это просто упиться до смерти.

Он оперся похожей на когтистую лапу рукой на край цистерны и наклонился над ней. Теперь он действительно походил на падальщика.

— Ушер все еще жив только по той причине, что он Герой Революции — детали не важны — а Роб Пьер временами склонен к сентиментальности. Вот и всё . — И прошипел: — Ты понял?

Виктор сглотнул.

— Да, сэр.

— Хорошо. — Дюркхейм выпрямился. — К счастью, Ушер держит рот на замке, так что нет причин что-либо предпринимать. Не думаю, что он проживет больше года или около того — не при том, в каких объемах он хлещет виски. Поэтому отныне просто держись от него подальше. Это приказ.

— Да, сэр. — Но Дюркхейм уже выходил в дверь. Как обычно, наблюдая за ним, Виктор испытывал некоторое изумление. При всей скелетообразности облика Дюркхейма и угловатой неуклюжести его походки, офицер ГБ ухитрялся передвигаться очень быстро.

Виктор едва не рассмеялся. Движения локтей Дюркхейма при ходьбе напоминали взмахи крыльев грифа. Но Виктор удержал юмор под контролем. Он был не настолько наивен.

Дюркхейм быть может и питался падалью, но все-таки был хищником, и очень опасным. В этом Виктор нисколько не сомневался.

Из больницы его выпустили три часа спустя. Было уже слишком поздно, чтобы отправляться в посольство, поэтому Виктор решил вернуться в свою квартиру. Она располагалась в недрах огромного, возвышающегося над городом комплекса, в котором Народная Республика Хевен снимала ряд квартир для персонала посольства. К сожалению, комплекс располагался на восточной окраине города на насыпи из мусора, которая с течением веков медленно отвоевывала километр за километром у озера Мичиган. Надо сказать, то был престижный район, но чтобы туда попасть потребуется долгое путешествие по лабиринтоподобной системе общественного транспорта Чикаго. Больница находилась на краю Старых Кварталов, неподалеку от таверны, которая была любимым местом попоек Ушера.

Виктор вздохнул. И это значит…

Не то, чтобы у Виктора были какие бы то ни было предубеждения против толп бедных иммигрантов, роившихся в Старых Кварталах и запруживавших общественный транспорт в их окрестностях. По правде говоря, он чувствовал себя комфортнее в толпе, чем среди элиты Лиги, с которой общался на частых общественных приемах в посольстве. Жители Старых Кварталов напоминали ему людей, среди которых он вырос в долистских кварталах Нового Парижа.

Но, в конце концов, была и причина по которой Виктор столь упорно бился за то, чтобы вырваться из этих кварталов. Была она и у того, что он без большого энтузиазма относился к идее провести час в тисках транспортной сети. Столица Солнечной Лиги любила хвастать своей системой общественного транспорта. Однако Виктор заметил, что элита Чикаго ею никогда не пользовалась.

“И что в этом нового?” Он утешил себя мыслью о неизбежном приближении революции в Солнечной Лиге. Виктор пробыл на Земле достаточно, чтобы разглядеть под поверхностным глянцем гниль.

Не более пяти минут спустя того, как он заставил себя присоединится к толпе, заполнявшей одну из транспортных капсул — хорошее название для этих штук, подумал он, — Виктор почувствовал, что к нему кто-то прижимается.

Как и все остальные Виктор стоял. Ему как-то говорили, что изначально капсулы делали с сиденьями, но из капсул используемых в районе Старых Кварталов их давным-давно убрали из-за количества набивавшегося туда народа. Виктор был относительно небольшого роста, обычного для хевенитов, выросших на долистской диете, но все равно выше большинства иммигрантов из Старых Кварталов.

Он опустил взгляд. К нему столь тесно прижималась — слишком тесно, даже с учетом забитости капсулы — молодая женщина. Судя по смуглой коже и чертам лица ее предками были выходцы из южной Азии, как и у существенной части популяции иммигрантов Чикаго. Даже если бы не похотливая улыбка, светившаяся на поднятом к нему лице, по её костюму он бы понял, что она — проститутка. Где-то в туманных глубинах времени происхождение её платья восходило к сари. Но данная версия должна была подчеркивать гибкие конечности и чувственный живот женщины.

Для Старых Кварталов ничего необычного. Виктор потерял счет тому, сколько раз с момента его прибытия на Землю, меньше года назад, ему предлагали себя. Как и обычно он покачал головой и пробормотал отказ. Из классовой солидарности, как минимум, Виктор никогда не был груб с проститутками. Поэтому отказ был вежливым. Но при этом все равно твердым.

Поэтому его удивило то, что она продолжала настаивать на своем. Теперь женщина практически обняла его, высунула язык и поболтала им в воздухе. Увидев верхнюю поверхность языка, Виктор окаменел.

“Вспомни о дьяволе”. Генные инженеры Мезы всегда маркировали своих рабов таким образом. Маркировка служила той же цели, что и клейма или татуировки рабовладельцев прошлого, но была совершенно неудаляема. Разве только вместе с языком. На самом деле метка была частью плоти, была выращена во время развития генинженерного эмбриона. По техническим причинам, которых Виктор не понимал, вкусовые сосочки легко поддавались использованию в таком качестве.

Напряжение его происходило отчасти из-за отвращения, но в основном из-за откровенного гнева. Если и была во вселенной непристойность большая чем Меза и “Рабсила Инкорпорейтед”, Виктору о том было неизвестно. “Но, — напомнил он себе, — эта женщина сама была жертвой этих чудовищ”. Поэтому Виктор использовал гнев, чтобы подавить отвращение. Он повторил отказ — еще более твердо — но на этот раз с очень дружелюбной улыбкой.

Не помогло. Теперь женщина прижалась губами к его голове, как будто для поцелуя.

— Заткнись, вундеркинд, — прошептала она. — Он собирается поговорить с тобой. Сойди на пересадке у Джексона и иди за мной.

Виктор от напряжения был зажат, как доска.

— Бог мой, — прошептала она. — Он был прав. Ты совсем еще ребенок.

Хмурый вид лейтенанта полиции Чикаго сделал бы честь Зевсу.

— Предупреждаю тебя, Антон. Если мы начнем находить валяющиеся по комплексу мертвые тела, я арестую тебя в мгновение ока.