Джозеф Конрад - Фрейя Семи Островов

Несмотря на это, Джеспер хотел просить его согласия, а потом поступить по-своему; но Фрейя решила ничего не говорить на том основании, что "папа только доведет себя до помешательства". Он и в самом деле мог заболеть, а тогда у нее не хватило бы духу его оставить. Вот вам здравый смысл женщины и прямота женских рассуждений. А затем - мисс Фрейя могла читать "бедного дорогого папу", подобно всякой женщине, читающей мужчину, как раскрытую книгу. Если дочь уже ушла, старик Нельсон не стал бы мучиться. Он поднял бы крик, и конца не было бы жалобам и сетованиям, но это уж другое дело. Он был бы избавлен от подлинной пытки колебания и не терзался бы противоречивыми чувствами. А так как он был слишком робок, чтобы бесноваться, то, по прошествии периода сетований, он посвятил бы себя "своему маленькому поместью" и поддерживанию добрых отношений с властями.

Время исцелило бы все. Фрейя думала, что она может подождать, управляя пока своим собственным домом на великолепном бриге и человеком, который ее любил.

Это была самая подходящая жизнь для нее, научившейся ходить не на суше, а на палубе корабля. Она была дитя корабля, морская дева, если такая когда-нибудь существовала. И, конечно, она любила Джеспера и доверяла ему; но к ее радости примешивался и оттенок беспокойства. Очень красиво и романтично владеть, как своей, собственностью, прекрасно закаленным и верным мечом, но можно ли им будет отражать грубые палочные удары судьбы это другой вопрос.

Она знала, что из них двух она была более... как бы это сказать... более полновесна - не ухмыляйтесь, я говорю не об их физическом весе. Она только слегка беспокоилась, когда он уезжал, и у нее был я, который, на правах испытанного наперсника, осмеливался частенько ей нашептывать: "Чем раньше, тем лучше". Но у мисс Фрейи имелась особая жилка упрямства, и ее основание для отсрочки было характерно: "Не раньше чем мне исполнится двадцать один год; тогда люди не сочтут меня недостаточно взрослой, чтобы отвечать за свои поступки".

Чувства Джеспера были до такой степени порабощены, что он даже ни разу не возражал против такого решения. Она была великолепна - во всем, что бы ни делала или ни говорила, и... на этом он ставил точку. Думаю, он был достаточно тонок, чтобы чувствовать себя даже польщенным - иногда. А в утешение у него имелся бриг, который, казалось, был пропитан душой Фрейи, так как все, что бы он ни делал на борту, было освящено его любовью.

- Да. Скоро я начну считать дни, - повторил он. - Еще одиннадцать месяцев. За это время мне придется сделать три рейса.

- Смотрите, как бы не случилось беды, если вы будете слишком торопиться, - предостерег его я. Но он с гордым видом, смеясь, отмахнулся от моего предостережения. - Вздор! Ничего, ничего не может случиться с бригом, - воскликнул он, словно пламя его сердца могло светить в темные ночи на неведомых морях, а образ Фрейи - служить непогрешимым маяком среди скрытых мелей; как будто ветры должны были охранять его будущее, а звезды - сражаться за него на путях своих; словно магия его страсти имела власть управлять судном на капле росы или провести его сквозь игольное ушко только потому, что этому бригу выпал великолепный жребий служить любви любви, исполненной великой прелести, любви, способной сделать все пути земные надежными, легкими и лучезарными.

- Полагаю, - сказал я, когда он высмеял мое довольно невинное замечание, - полагаю, сегодня вы отплываете.

Действительно, таковы были его планы. Он не снялся на рассвете только потому, что поджидал меня.

- И представьте себе, что случилось вчера! - продолжал он. - Мой помощник неожиданно меня оставил. Должен был уехать. За такое короткое время никого не найдешь, и я думаю взять с собой Шульца. Известного Шульца! Что же не становитесь на дыбы? Говорю вам, вчера, поздно вечером, я пошел и откопал Шульца. Хлопот было без конца. "Я - ваш слуга, капитан, - говорит он своим удивительным голосом, - но с сожалением должен признаться, что мне буквально нечего надеть. Мне пришлось постепенно распродать весь свой гардероб, чтобы раздобыть немножко еды". Что за голос у этого человека. Говорят, голос может растрогать и камень! А вот люди как будто привыкли к нему. Раньше я никогда его не видел, и, честное слово, у меня слезы навернулись на глаза. Счастье, что было темно. Он спокойно сидел под деревом, в туземном поселке, тощий, как доска, а когда я пригляделся к нему, оказалось, что на нем надета всего-навсего старая бумажная фуфайка и рваная пижама. Я ему купил шесть белых костюмов и две пары парусиновых туфель. Я не могу сняться с якоря без помощника. Должен взять кого-нибудь. Сейчас я еду на берег записать его, затем возвращаюсь с ним на борт - и в путь. Ну, не сумасшедший ли я, а? Конечно, сумасшедший! Ну, валяйте! Выкладывайте начистоту. Дайте себе волю. Мне нравится, когда вы волнуетесь.

Он явно ждал, что я буду ругаться. Поэтому я с особым удовольствием преувеличил свое спокойствие.

- Самое худшее, что можно сказать против Шульца, - бесстрастно начал я, скрестив руки, - это - неприятная привычка обкрадывать кладовые каждого судна, на какое он только попадает. Это он будет делать. Вот все, что можно против него возразить. Я решительно не верю этой истории, какую рассказывает капитан Робинсон, будто Шульц сговорился в Чантабене с какими-то негодяями с китайской джонки украсть якорь с носа шхуны "Богемская девушка". Вообще история Робинсона слишком замысловата. Другой же рассказ механиков с "Нань-Шаня", заставших якобы Шульца в полночь в машинном отделении трудящимся над медными подпорками, чтобы снести их на берег и продать, кажется мне более достоверным. За исключением этой маленькой слабости, позвольте вам сказать, что Шульц как моряк лучше многих из тех, кто за всю свою жизнь не взял в рот ни капли спиртного, быть может, в нравственном отношении он не хуже некоторых людей, нам с вами известных, кто никогда не крал ни единого пенни. Он может быть нежелательной особой на борту судна, но раз выбора у вас нет, я думаю, с ним удастся справиться. Здесь важно понять его психологию. Не давайте ему денег до тех пор, пока с ним не покончите. Ни цента, как бы он вас ни просил. Ручаюсь, что с той минуты, когда вы дадите ему деньги, он начнет красть. Не забудьте об этом.

Я наслаждался недоверчивым изумлением Джеспера.

- Черт бы его побрал! - воскликнул он. - Да зачем это ему? Не хотите ли вы подшутить надо мной, старина?

- Нет, не хочу. Вы должны понять психологию Шульца. Его нельзя назвать ни бродягой, ни попрошайкой. Не похоже, чтобы он стал шляться и разыскивать человека, который предложил бы ему стаканчик. Но, представьте себе, он сходит на берег с пятью долларами или пятьюдесятью - это все равно - в кармане... После третьего или четвертого стакана он пьянеет и становится щедрым. Он или рассыпает деньги по всему полу или распределяет между всеми присутствующими; дает каждому, кто только берет. Затем ему приходит в голову, что час ранний, а ему и его друзьям требуется до утра еще немало стаканов. И вот он беззаботно отправляется на свое судно. Ноги его и голова никогда не поддаются хмелю. Он поднимается на борт и просто хватает первый попавшийся предмет, который кажется ему подходящим, - лампу из каюты, бухту каната, мешок сухарей, бидон с маслом - и обращает его в деньги без всяких размышлений. Таков процесс, совершающийся в нем. Вам нужно только следить за ним, чтобы он не отдался слабости. Вот и все.