Николай Чадович - Клинки максаров

Чужеродцу было вряд ли прилично заходить в дом судьи без приглашения, однако сейчас заботиться об этикете не приходилось. Предчувствие беды томило Артема. Пройдя сквозь толпу, он вступил в комнату, где еще совсем недавно вел с Марвином бесплодную и неприятную беседу.

Сейчас незаконченная картина была повернута к стене, а посреди комнаты на широкой каменной скамье лежал судья, весь засыпанный лепестками цветов, сквозь которые обильно проступила кровь. С первого взгляда было ясно, что умер он не по своей воле, и смерть эту вряд ли можно было отнести к разряду легких. Сидевшая у изголовья отца Надежда мельком взглянула на Артема сухими, лихорадочно горящими глазами и вновь принялась машинально обрывать лепестки увядших цветов, которые охапками подавал ей Тарвад.

— Кто… — начал было Артем и осекся, люди Страны Забвения не знали слова «убийство». Долгожданная смерть могла являться в разнообразных обликах, ее дарили друзьям и близким, ее берегли для себя: — Кто… принес ему смерть? — наконец выдавил он из себя.

Вопрос прозвучал грубо и неуместно — это было то же самое, что у постели роженицы выяснять подлинное имя отца ребенка. Тарвад знаком поманил Артема к дверям и вместе с ним вышел из дома.

— Ты что-то хотел спросить, чужеродец?

— Смерть не имеет ног и не приходит сама по себе, — Артем старался говорить образным, витиеватым языком, близким и понятным этим людям. — Ее приносит или Лето, или глубокая вода, или случайно взорвавшийся сосуд с холодом. Кто принес смерть судье Марвину?

— К чему это сейчас выяснять, чужеродец? То, что случилось, уже случилось. Не в наших силах поправить что-нибудь.

— Кто теперь будет судьей?

— Сейчас поздно выбирать нового. Об этом мы подумаем после окончания Лета. А пока я принял на себя его обязанности.

Не похоже, чтобы он был очень огорчен смертью брата, подумал Артем. Или здесь вообще не принято горевать о близких?

На пороге дома появилась Надежда. Прикрывая глаза от дневного света тыльной стороной ладони, она сказала:

— Дядя, побудь там немного. Я устала.

Провожаемая безмятежными взглядами толпы, она спустилась с холма и уселась среди высокой травы. Артем последовал за ней, но остановился немного в стороне, как бы не решаясь к ней приблизиться.

— Все случилось именно так, как я и предсказывала, — бесцветным голосом сказала она, не оборачиваясь. — Скоро мы отправимся в путь. Отцовский саркофаг и весь запас холода теперь принадлежит мне.

— Ты говорила с отцом после того, как мы расстались?

— Да.

— И что же?

— Он отказал мне.

— Значит…

— Значит, если бы он не умер, мы никуда бы не поехали. Тут ты прав, чужеродец.

Молчание надолго повисло в воздухе. Артем переминался с ноги на ногу, не зная даже, что и сказать. Уж очень странными и зловещими выглядели последние события.

— Я буду ждать тебя возле машины, — сказал он наконец. — Взгляни, она видна отсюда… Ты, наверное, будешь участвовать в похоронах отца?

— Нет. Я уже простилась с ним. Но мне еще нужно закончить кое-какие дела:

— Постарайся не задерживаться. Нам еще предстоит запастись водой и пищей.

— Все это можно сделать по дороге. — Она встала и сделала несколько шагов по направлению к дому. — Постарайся найти попутчиков. Вдвоем нам придется трудно.

Артем проводил Надежду до вершины холма, но в дом не вошел. На пороге его ожидал Тарвад, уже облаченный в одежду судьи.

— Итак, ничто теперь не мешает тебе пуститься в дорогу, чужеродец. — Казалось, что вместе с новой одеждой он надел на себя и новую личину, бесстрастную и высокомерную.

— Похоже на это.

— Тогда не задерживайся.

— Не надо меня гнать. Я и сам тороплюсь. Но уйду отсюда, только завершив все приготовления.

— Несчастья наши проистекают от нашей же доброты. — Глаза Тарвада сузились. — Вместо того, чтобы гнать чужеродцев прочь, мы даем им приют. И наше добро потом оборачивается горем. Пойми, нам от вас ничего не нужно — ни вашей помощи, ни ваших невразумительных знаний. Никто не покидает свой дом по собственной воле. Одних из вас гонит враг. Других — нечистая совесть. Третьих — алчность или гордыня. А вслед за вами всегда приходит беда… Не знаю, что гонит тебя, но за твоими плечами стоит неведомое зло. Жаль, что я не сразу это понял. Все, к чему прикасались твои руки, осквернено. Эти вещи будут притягивать к себе несчастья даже после того, как исчезнет память о тебе… Не знаю, кому ты служишь или кому ты не угодил… Кроме нашего народа, кроме всяких чужеродцев, кроме черепах и зверей, живущих в дальних странах, в мире существуют также великие и страшные силы, от которых ничего нельзя скрыть. Спастись можно только непротивлением и смирением. До сих пор нам удавалось не навлекать на себя их гнев. До сих пор… С виду ты почти не отличаешься от нас, но внутри совсем другой. И враги у тебя другие. К своим мы уже привыкли. Судья Марвин сделал ошибку, не отпустив тебя раньше, не отмежевавшись от тебя. Зло, направленное совсем в другую цель, задело и его. Чует моя душа, что к смерти брата причастен и ты.

— С каких это пор в Стране Забвения чья-либо смерть стала поводом к поискам виновного? — Неприкрытая враждебность Тарвада не на шутку уязвила Артема.

— Умер судья. Он последний ложится в саркофаг и первым встает из него. Он поддерживает твердость духа. Он обязан дать ответ на любой вопрос. Все верят в его справедливость и искушенность. В преддверье Лета его смерть — плохое предзнаменование.

— Повторяю, я не собираюсь задерживаться здесь. Но разреши мне обратиться к этим людям. Возможно, кто-то из тех, кому не хватило места в саркофаге, согласится стать моим спутником.

— Можешь говорить. Я не имею права запретить тебе это.

Сдержанно кивнув в знак благодарности, Артем повернулся лицом к толпе и заговорил, невольно разрушая торжественную печаль момента.

— Люди Страны Забвения! Многие из вас знают меня. В Убежище я ремонтировал саркофаги и следил за работой машин холода. Я делал это прилежно, что может подтвердить стоящий рядом Тарвад, новый судья. Обреченный, как и все чужеродцы, на смерть, я отправляюсь нынче в дальний путь на машине, построенной вашими предками. Она движется во много раз быстрее человека. На ней я собираюсь достичь таких мест, где Лето теряет свою испепеляющую силу. Дочь покойного судьи Марвина согласилась сопровождать меня. Но в машине еще достаточно места. Я могу взять с собой любого желающего — старика, ребенку, калеку. Решайте быстрее.

Никто не прервал его речь. Никто не возмутился и даже не поморщился, хотя говорить такое — а тем более, говорить громко — рядом с домом, который посетила смерть, было почти кощунством. Все, сказанное Артемом, оказалось пустопорожней болтовней, напрасным сотрясением воздуха — и это ясно читалось на лицах присутствующих. Зачем смущать душу, внимая безрассудным речам какого-то чужеродца? Мало ли всяких безумцев и сумасбродов шатается в преддверии Лета по этой обреченной земле!