Грег Иган - Отчаяние

– Живущие в моей крови симбионты могут бесконечно преобразовывать углекислый газ обратно в кислород. Они получают энергию с моей кожи, от солнечного света, и выделяют глюкозу, однако недостаточно, к тому же в темноте им нужен альтернативный источник энергии. Тут на помощь приходят желудочные и кишечные симбионты тридцати семи различных типов, на все случаи жизни. Я могу есть траву Я могу есть бумагу. Могу питаться старыми шинами, главное, нарезать их так мелко, чтобы куски пролезали в горло. Если завтра вся растительная и животная жизнь исчезнет с лица Земли, мне одних шин хватит на тысячу лет. У меня есть карта континентальной части США, на ней нанесены все свалки шин. Большая часть предназначена под биологическую рекультивацию, но я уже подал несколько исков, чтобы спасти хоть часть. Помимо моих личных мотивов, я считаю, что это – наше наследие, которое мы обязаны сохранить для потомков.

Я вернулся и вставил отснятую под микроскопом пленку: водоросли и бактерии в его крови, в пищеварительном тракте, затем – карта из его ноутпада, кружочками показаны свалки автомобильных покрышек. Поиграл с заранее сделанной анимацией: схемы его личных углеродного, кислородного и энергетического циклов, но так и не решил, куда же их сунуть.

Мой вопрос: «Вы не боитесь голода и массового вымирания – но как насчет вирусов? Как насчет биологической войны или просто болезни?» Эти слова я вырезал, пусть меня будет как можно меньше. Теперь вышло, будто Ландерс ни с того ни с сего перескочил на другую тему, так что я синтезировал и вставил «не только использую симбионты, но и…» перед его собственным текстом: «постепенно заменяю те клеточные линии, которые наиболее подвержены вирусным инфекциям. Вирусы состоят из ДНК или РНК, у них тот же химизм, что и у других организмов на нашей планете. Вот почему они способны захватывать человеческие клетки. Однако можно создать ДНК и РНК с совершенно новым химизмом – заменить стандартные основания на нестандартные. Новый алфавит для генетического кода: вместо гуанина и цитозина, аденина и тимина, вместо G и С, А и Т, у вас будет X и Y, W и Z».

Я заменил все после слова «тимин» на «использовать четыре альтернативные молекулы, которых в природе нет», – смысл тот же, но гораздо понятнее. Потом прокрутил еще раз – нет, не то! – и вернулся к исходному варианту.

Всякий журналист перефразирует собеседника, я не был бы профессионалом, если бы наотрез отказался что-либо менять. Вся хитрость в том, чтобы перефразировать честно, а это почти так же трудно, как честно монтировать.

Я вставил готовый рисунок из тех, что поставляются вместе с программными пакетами: обычная ДНК, между двумя спиралями – мостики парных оснований, каждый атом изображен шариком. Я раскрасил и подписал по одной молекуле каждого основания. Ландерс отказался говорить, что за нестандартные основания он использует, но мне не составило труда нарыть подходящие в литературе. Я заменил четыре старых основания в двойной спирали на возможные новые, потом снова пустил гипотетическую ландерсовскую ДНК вращаться, постепенно увеличиваясь, на экране и вернулся к его говорящей голове.

– Разумеется, мало только поменять основания. Чтобы синтезировать новые основания, клеткам понадобятся совершенно новые ферменты, большую часть протеинов, взаимодействующих с ДНК и РНК, нужно приспособить к изменениям – не переписать в новом алфавите, а перевести отвечающие за их производство гены…

Я сочинил иллюстрацию, украв протеин клеточного ядра из недавно прочитанной статьи, но немножко переиначив молекулы, чтобы не попасть под обвинение в плагиате.

– …Мы не успели еще перевести все человеческие гены, но уже получили некоторые специфические клеточные линии, которые отлично обходятся мини-хромосомами, содержащими лишь самые необходимые гены. Шестьдесят процентов стволовых клеток в моем костном мозге и мозжечке заменены новыми, с нео-ДНК. Стволовые клетки порождают кровяные, в том числе и клетки иммунной системы. Чтобы преобразование прошло более гладко, мне пришлось временно вернуть свою иммунную систему на утробную стадию и вновь пройти детские фазы делеции клонов, чтобы не вызвать аутоиммунную реакцию, но теперь я могу впрыскивать себе чистый ВИЧ и только посмеиваться.

– От него есть прекрасная вакцина…

– Разумеется.

Я вырезал свои слова, вложил в уста Ландерса: «Разумеется, от него есть вакцина», а дальше пошло его собственное:

– К тому же у меня есть симбионты, вырабатывающие вторую, независимую иммунную систему. Кто знает, что нас еще ждет? Но я готов ко всему. Нет, я не предугадываю частности, да это и невозможно, я просто слежу, чтобы во мне не осталось уязвимых клеток, говорящих на том же биохимическом языке, что и земные вирусы.

– А дальше? Чтобы обеспечить собственную неуязвимость, вам потребовалась огромная, очень дорогая инфраструктура. Что, если технология не протянет столько, чтобы хватило вашим детям и внукам?

Все это было лишнее, и я вымарал свою реплику.

– Дальше я, разумеется, намерен изменить стволовые клетки, производящие сперму. Моя жена Кэрол уже начала программу сбора яйцеклеток. Как только мы переведем весь человеческий геном, заменим все двадцать три хромосомы в сперме и яйце, все, что мы сделали, станет наследуемым. У всех наших детей будут нео-ДНК, а симбионты перейдут к ребенку в материнской утробе. Мы переведем и геномы симбионтов – на третий генетический алфавит, – чтобы защитить их от вирусов, исключить всякий риск случайного генного обмена. Они станут нашими посевами и нашими стадами, нашим неотчуждаемым имуществом, вечно живущим в нашей крови. Наши дети станут новым биологическим видом. Да что там видом – новым царством.

В парке зашумели: кто-то забил гол. Я оставил, не стал стирать.

Ландерс внезапно расцвел улыбкой, словно впервые представил себе будущий земной рай.

– Вот что я создаю. Новое царство.

Я просиживал за экраном по восемнадцать часов в сутки, принуждая себя жить так, словно мир съежился даже не до моего кабинета, а до времени и места, вошедших в метраж. Джина не вмешивалась; мы уже жили вместе, когда я монтировал «Половой перебор», так что ей было не впервой.

Она сказала примирительно: «Я буду воображать, будто ты уехал, а бревно в моей постели – просто большая грелка».

Фармаблок спрограммировал пластырь, который наклеивается на плечо и строго в нужное время выбрасывает тщательно рассчитанную дозу мелатонина или мелатонинового блокатора, чтобы усилить или ослабить биохимические сигналы шишковидной железы, превращая обычную синусоиду дневной активности в плато, за которым следует глубокий провал. Каждое утро я просыпался после пяти часов обогащенного быстрого сна, бодрый, словно годовалый ребенок, в голове еще крутились обрывки ночных видений (по большей части – причудливая смесь из просмотренного днем материала). Мелатонин – природный циркадный гормон, гораздо безвреднее кофеина или амфетаминов, да и помогает лучше. (Я пробовал кофеин: чувствуешь, будто можешь свернуть горы, а смотришь, что получилось, – выходит дрянь. Широкое применение кофеина многое объясняет в двадцатом столетии.) Я знал, чем аукнется потом мелатониновый курс: ночной бессонницей и дневной сонливостью из-за того, что мозг будет по инерции бороться с навязанным ритмом. Однако побочные эффекты других средств еще хуже.