Андрей Лазарчук - Жестяной бор

Когда доктор Хаммунсен вдрызг разругался с Радулеску и ушел из института, он внес необходимую сумму — все свои деньги — и выкупил оборудование. Он имел на это полное право, поскольку приобрел патент на способ лечения и на инструментарий. Но вопреки решению суда, вообще вопреки всем и всяческим законам, Радулеску и его холуи не желали выдавать из институтского хранилища эти вот диски. Мотивировки были разные. Наконец, после протеста прокурора, доктор Хаммунсен смог забрать то, что принадлежало ему по праву. Однако после проверки качества записи он установил, что диски подменены высококлассными копиями…

— Вот, пожалуйста, — доктор погрузил диск в установку, пощелкал клавишами — из динамика с полуфразы раздалась нервная, резкая музыка, от которой сами собой напряглись мышцы и захотелось оглянуться. — Это оригинал — хрящевая ткань.

На экранчике осциллографа плясала ломаная линия, лохматая, как шерстяная нить. Нажатием клавиши доктор остановил ее.

— Видите, сколько обертонов, — показал он. — И обратите внимание на форму спайков — тонкие и острые. А вот — копия.

Он поменял диски, опять включил. Мелодия была заунывной и тревожной. Линия на осциллографе на первый взгляд была такой же лохматой.

— Видите: обертоны приглажены, вот тут сливаются, основания спайков более широкие, вершины срезаны… — Из-за этой музыки голос доктора стал совершенно призрачный. Андрис присмотрелся. Все было так, как говорил доктор.

— То есть такую запись уже применять нельзя? — спросил Андрис.

— Нельзя.

— А делать новую?..

— Что вы в этом понимаете… — вздохнул доктор. — Я выложился весь. Это… я даже не знаю, с чем сравнить…

— Я понял, — сказал Андрис.

— Вы беретесь? — спросил доктор. — Я консультировался с юристом, мне нет смысла обращаться в суд или в полицию, потому что нет состава преступления, диски у меня, а доказать, что они поддельные, невозможно, не с чем сопоставить…

— Я берусь, — сказал Андрис. — Считайте, что уже взялся. Относительно того, кто это сделал, у вас сомнений нет?

— Нет, — сказал доктор. — Кто же еще?

— А зачем, как вы думаете?

— Радулеску — идиот, — сказал доктор грустно. — Он думает, что я хочу отнять у него кусок пирога. Его пирога. А мне вовсе не нужен его пирог…

— Сколько стоит один диск? — спросил Андрис.

— В смысле — металл? — доктор нахмурился, вспоминая. — Восемнадцать тысяч, кажется новыми. Где-то у меня все записано…

— Не обязательно точно. Примерно. В общем, около двадцати… — Андрис задумался. — А где вы их заказывали?

— Н-не знаю… — доктор пожал плечами. — Заказывал институт, меня это тогда не интересовало…

— Ясно, — сказал Андрис.

— И вот еще что, — сказал доктор. — Конечно, самое лучшее — если вы сумеете найти те, настоящие диски и обменять их на эти. Но может статься так, что тех дисков уже нет… или они непоправимо повреждены… Тогда мне хотелось бы, чтобы вы узнали об этом абсолютно точно и как можно быстрее. Может быть… — доктор замолчал.

— Все сначала? — подсказал Андрис.

— Да…

— Сделаю, — сказал Андрис.

Он вышел в холл, огляделся: Тони у сувенирного киоска беседовал с какой-то девочкой в униформе. Андрис помахал ему рукой — Тони увидел его и кивнул. Андрис пошел к выходу. Неподалеку от двери стояли кресла, там сидели люди — он не присматривался, кто. Вдруг его окликнули:

— Господин! Господин, остановитесь на секунду!

Из одного кресла выпорхнула девочка лет шестнадцати, беленькая, накрашенная, подошла к Андрису: — Извините, у вас… — и протянула руку к его голове. Он почувствовал прикосновение пальцев к волосам, потом какое-то усилие — и в руке у девочки оказался комочек твердого пластилина с приклеившимися волосками. — Мальчишки из трубочек плюются, — сказала она.

— Спасибо, — сказал Андрис.

— Ну, что вы, — сказала она.

Девочка повернулась и села на свое место. Напротив нее сидела другая — постарше, коротко остриженная, в черной с золотом кожаной безрукавке, с черными в пол-лица губами и в черных очках.

Тони догнал его на тротуаре. Уже стемнело, зажглись фонари. Светились витрины. Людей было мало, зато много машин.

— Знакомую встретил, — сказал Тони.

— Ну, и?

— Ее отчислили в прошлом году. Теперь тут.

— Давай поищем телефон. Мне не хочется разговаривать при посторонних.

Телефон нашелся на следующем перекрестке. Андрис набрал нужный номер, ему без гудка ответил механический голос: «Учреждение не работает. Просим позвонить завтра утром.» Андрис подождал несколько секунд. Раздалось разноголосое гудение, как от множества автомобильных клаксонов. В это гудение он и сказал:

— Прошу проверить счета института биофизики за второй квартал и установить, на чьем балансе находятся семь предметов из драгоценных металлов стоимостью примерно двадцать тысяч динаров каждый. Чрезвычайно срочно. Август.

— Вот теперь можно и перекусить, — сказал он Тони. — А, племянник?

Племянник промолчал и стал смотреть перед собой.

— Между прочим ее отчислили за наркотики, — сказал он через несколько минут. — Она кололась как нанятая. А теперь бросила.

— Так, — сказал Андрис.

— Завтра я веду ее в бассейн, — сказал Тони. — Инструкции будут?

— Ты знаешь, что ты молодец? — сказал Андрис.

— Не твердо, — сказал Тони.

— Да, а почему в бассейн?

— Не на танцы же мне ее вести…

Нормально, подумал Андрис. Кто бы мог подумать, что танцы чему-то уступят место? Ах, черт… без шума, без треска — само собой… Наверное, так и бывает всегда: главные предметы происходят тихо, беззвучно, а если пальба и дым — то это поверхностно и ненадолго… лет на сто, не больше…

— Уже начинают готовиться, — сказал Тони.

Они вышли на небольшую треугольную площадь. По коньку крыши и по фасаду здания напротив — старинного, гордого — подсвеченные сверху, сновали человеческие фигурки, маленькие и ловкие. В свете мощных ламп блестели металлические нити. Казалось, дом затягивают паутинной сетью.

— Три месяца осталось, — сказал Андрис. — Октябрь-ноябрь-декабрь… Страшно подумать.

— Правда? — спросил Тони. — А я ничего не чувствую.

— Я просто никогда не думал, что доживу, — сказал Андрис. — Как-то я не видел себя в двадцать первом веке. Далекое светлое будущее…

— Серьезно? Так и думали: далекое и светлое?

— Не знаю, — пожал плечами Андрис. — Может, и не думал. Просто я всегда был здесь, а оно — где-то там, далеко… Хотя, с другой стороны — чем тебе не светлое? Все сыты, одеты, читают, что хотят, говорят, что вздумается, ни тебе ни рвов, ни лагерей, ни погромов… Так или нет?